Израиль Меттер - Среди людей

— Ваше дело я знаю, — сказал отец.

Он поднялся со стула.

— Куда ты? — спросил сын.

— К матери. Досыпать.

Подтянув на впалом животе кальсоны, босой, с зазябшими ногами, он повертел в руках пистолет, поло жил его на стол и пошел из кухни.

Укладываясь подле жены, Василий Капитонович неловко погладил ее по остывшему круглому плечу.

— Ну как, Вася? — прошептала Елена Ивановна.

— Все в порядке, — сказал он.

— Поговорил с ним?

— Ага. Беседовали. Спи, Леля.

— Спасибо тебе, Вася. — Она поцеловала его в висок. — Никогда я никого не любила, кроме тебя.

Он скрипнул зубами и еще долго не мог заснуть,

Утром в кухне пили чай.

Анатолий вышел из комнаты с перевязанной щекой. Варя держала на коленях ребенка и поила его с ложечки теплым молоком. Витька убежал в школу.

— Значит, насчет Ириши мы договорились, мама, — сказала Варя. — В среду Толик привезет ее.

— Я, наверное, бюллетень оформлю, из-за флюса, — сказал Анатолий. — Если в городе не дадут, попрошу здесь в больнице. Батя поможет.

Василий Капитонович ничего не ответил. Он пил чай.

Сын поглядывал на него украдкой. Ему было совеетно за все, что произошло на глазах у старика, и хотелось сказать ему, что больше это никогда не повторится. В конце концов, он хозяин в доме. И никаких парикмахерских курсов он не потерпит.

Когда собрались на вокзал, Елена Ивановна вышла провожать их на крыльцо. Сверток с пирогами она положила сыну в портфель.

— Туфли у тебя нечищеные, — сказала Елена Ивановна.

— Ну что ты, мама, вечно привязываешься ко мне с туфлями, — сказал Анатолий. — Почищу в городе.

— Удивительный вы человек, мама, — сказала Варя. — Как будто у людей нет других интересов, кроме туфель.

Они пошли к автобусу, Анатолий нес дочку, Варя — портфель.

В комнате, у окна, стоял Василий Капитонович. Глядя им вслед, он громко произнес:

— Сопляк. Вот сопляк.

— Перестань!

— А потом ты поехала с ним…

— Перестань! Перестань.

— А потом ты поехала с ним на Клязьму, и вы взяли в гостинице два отдельных номера. Представляю себе, какое у тебя было счастливое лицо, когда вы ехали вместе на Клязьму.

— Я заткнула уши, можешь говорить все, что угодно.

— И это продолжалось два года. Хочешь, я повторю то, что ты сказала ему по телефону?

— Не смей. Ведь ты же обещал мне.

— Ты сказала, что любишь его и что гордишься им. Мне ты никогда не говорила, что гордишься мной. Ты позвонила ему с утра, с самого раннего утра…

— Господи, какое это имеет значенье — утром или вечером!

— Если ты звонила с утра, значит, ты с этим проснулась, значит, ты думала об этом круглые сутки. Думала всегда. Все эти два омерзительных года. Ты радовалась, когда я уезжал в командировки, в Рязань, в Баку, в Ростов, в Свердловск, в Ташкент. Ты укладывала мой чемодан, провожала меня на вокзал, тебе надо было лично убедиться, что поезд действительно ушел. Ты говорила мне на прощанье, когда я уже стоял в тамбуре вагона: «Береги себя». Я еще тогда замечал, каким невыразительным голосом ты это говорила. Тебе надо было поскорей вернуться с вокзала, скорее звонить ему, что я уехал, что вы свободны…

— Опять начинается с самого начала. Это невыносимо. Ведь ты же обещал мне.

— И теперь я хожу по нашей квартире, где все заслежено им. За что бы я ни взялся рукой, куда бы я ни ступил, всюду был он. Он ел из наших тарелок, пил из наших рюмок, я спал с ним на одних и тех же простынях. Ты предавала меня все эти два года…

— Я никогда не предавала тебя.

— Ты предавала меня самым пошлейшим образом.

— Я говорила ему, что я люблю тебя. Его корежило от моих слов. Перестань, ради бога, перестань. Ведь так ничего не получится. Я же все сделала, как ты хотел. Я же рассталась с ним. Мы не видимся полгода. Я не думаю о нем, не вспоминаю его.

— Не лги.

— Все эти полгода ты каждый день, по многу раз в день, спрашиваешь меня внезапно: о чем ты думаешь? И я каждый раз тотчас же отвечаю тебе, о чем я думаю. И всегда оказывается, что это не о нем.

— Боже, каким я был идиотом все эти два года!

— Ну, пожалуйста, ну, я тебя прошу. Ну, хватит.

— Ты сказала, что в нем сто восемьдесят пять сантиметров роста. Значит, он не помещался в нашем зеркале.

— Не знаю. Откуда я могу это знать.

— Я знаю. Я мерил. Он помещался в нашей постели, потому что она на двенадцать сантиметров длиннее зеркала. Постель я тоже мерил. Тебе понятно, до чего я дошел?

— Если ты сейчас же не прекратишь, я заткну уши.