Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Значит, вы считаете, что у нее все-таки есть шанс стать… нормальной?

— Я считаю, что у нее безусловно есть шанс стать психически здоровой и сильной. Хочу вам кое-что сказать, миссис Блау, но это не предназначено для ушей вашей дочери, а потому убедительно попрошу вас никогда ей этого не передавать. Меня постоянно засыпают просьбами взяться за лечение того или иного пациента. К тому же я руковожу стажировкой специалистов, которых присылает к нам факультет психиатрии; во время сессии далеко не все получают у меня аттестацию. С моей стороны было бы непозволительной роскошью тратить время на безнадежную больную. Я намерена заниматься ею ровно столько времени, сколько, с моей точки зрения, потребуется для ее пользы, и ни минутой дольше. Расскажите это своим домашним. И впредь ничего не скрывайте — такую правду вполне можно выдержать.

Доктор проводила мать своей больной до порога, надеясь, что смогла ее поддержать. В какой-нибудь другой области медицины, возможно, и практикуются легко слетающие с языка утешительные речи (плацебо распространено куда шире, чем готовы признать сами врачи), но против этого восставал весь груз ее жизни и профессиональной выучки. А кроме того, опыт показывал, что Эстер Блау только напугают слова, даже отдаленно напоминающие утешение; коль скоро ей придал сил нынешний разговор, она, в свою очередь, придаст сил и всему семейству.

Эстер переросла свое подчинение отцу — доктор Фрид это понимала. Сейчас перед ней была сильная, волевая, даже властная личность. Та мощь, которая пыталась одолеть всех врагов старшей дочери, что было только во вред Деборе, могла сейчас оказаться спасительной. Уверовав в действенность психотерапии, она выдержит натиск всей родни, лишь бы не прерывать курс лечения. Недуг Деборы не просто перетряхнул семейный фотоальбом. Кое-кто из близких невольно задался вопросом «почему?» и в силу этого сам немного вырос над собой. Если так, то это станет источником надежды, о котором нечасто прочтешь в статьях по психиатрии, — возможно, потому, что лежит он за рамками «научного» и не поддается планированию. За дверью науки, как некогда сказал доктору Фрид ее отец, поджидает ангел.

Выйдя из докторского флигеля в прохладу осеннего дня, Эстер посмотрела на высокое зарешеченное крыльцо, которое, по ее сведениям, вело в четвертое отделение. Что там творится? И что творится в умах запертых там больных? Она быстро отвернулась, потому что вид расплывался из-за внезапно подступивших слез.

В «четверке» сидящей на полу Деборе делали перевязку. У персонала вдруг пробудился к ней интерес: ожоги никак не заживали. Сестры рьяно взялись за дело, найдя для себя зримую возможность приложения медицинских знаний, и самозабвенно бегали с мазями, настойками, марлей и бинтами. Курильщицы по-прежнему точили на Дебору зуб, видя в ней причину нового ужесточения режима, и даже Ли, заядлая говорунья, только бросала в ее сторону презрительные взгляды. Пока сестры хлопотали над ожогами, Дебора изучала, как она сама выражалась, Живой Фриз из больных, сидевших или стоявших с пустыми лицами, на которых могло отразиться только великое изумление от того, что по жилам непрерывно течет кровь, а сердца, не ведающие страстей, бьются сами по себе.

Завершив перевязку непокорных ожогов, сестры на минуту вышли из коридора. Краем глаза Дебора заметила, что на стоявшую рядом и, как всегда, неподвижную Сильвию устремился пристальный взгляд Элен. В следующий миг Элен подскочила к Сильвии, чтобы нанести жестокий удар, а за ним следующий.

Сильвия и бровью не повела. От такой неудачи Элен взорвалась бешенством. Создавалось впечатление, что это дикое животное, бросающееся на утес. С развевающейся гривой она дралась, орала, царапалась, плевалась и багровела, Сильвия лишь медленно опустила веки. Руки бессильно висели вдоль туловища, которое, казалось, безропотно отдалось на откуп силам тяжести и инерции; весь ее вид говорил, что побои не имеют к ней ни малейшего отношения. Эту внезапную, стремительную выходку пресекли, как положено, шестеро санитаров в форме, которые волной цвета хаки с белыми бурунчиками уволокли Элен.

Теперь Дебора стояла метрах в трех от Сильвии. Каждая из них будто бы осталась одна на всей планете. Дебора вспомнила, как два года назад Элен бросилась на нее, чтобы уничтожить лицо, запечатлевшее нежелательные воспоминания. Тогда все завертелось вокруг Элен: врачи, сестры, санитары, механизмы отделения, ледяные простыни, изолятор, все-все, а Дебора так и осталась стоять в одиночестве, униженная настолько, что даже не смогла отгородиться. Точь-в-точь как застывшая истуканом Сильвия. Только вдохи и выдохи, больше похожие на храп, выдавали в ней живое существо. И одна лишь Дебора знала, почему Сильвии, не сумевшей себя защитить, требовалось никак не меньше внимания, чем уделили сейчас Элен.