Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Кто там?

— Это я, Дебора.

— Подойди сюда.

Дебора подошла. Юджиния, совершенно голая, вся в поту, стояла под пересохшим разбрызгивателем. Когда Дебора сделала шаг вперед, подруга протянула ей тяжелый кожаный ремень и скомандовала:

— Держи. Задай мне порку.

— Как ты сказала?

— Ты слышала. Сама прекрасно знаешь: такова моя натура. Кого-кого, а тебя я могу не обманывать. Возьми. Бей.

— Кому это надо?

Близилось нечто ужасное.

— Ты увиливаешь, прикидываешься наивной. Но для тебя не секрет, кому это надо, — мне , так что сделай одолжение…

— Ни за что! — Дебора отпрянула. — Не могу. Не буду.

Все пространство между ними заполонила просьба Юджинии. По ее лицу струились капли пота и, поблескивая, бусинами падали на плечи и руки.

— Не забывай: я о тебе тоже кое-что знаю! И добьюсь, чтобы ты меня высекла ремнем… потому что ты… ты из тех, кто понимает.

— Ни за что.

Дебора отступила еще на шаг. В сознании мелькнула мысль, что, быть может, это происходит потому, что ее собственный нганон слился с чужим, соединился с дремавшей внутри Юджинии злобой, которая ждала своего часа, чтобы вырваться наружу. Да, возможно, она, Дебора, воплощает собой губительное Пернаи — Разрушение, да только это не что иное, как саморазрушение, ибо она никогда и никого не просила разделить с ней эту участь. А потом Дебора вдруг поняла, что нганон Юджинии наверняка еще более яростен и неистов, чем ее собственный. Но даже в таком случае обыкновенное присутствие вырастало до масштабов соучастия, а соучастие предполагало ответственность. Ее нганон воззвал к нганону Юджинии, побуждая, провоцируя… Дебора бросилась к ней, выхватила ремень и, швырнув его на пол, выбежала из душевой. После того случая на Юджинию она старалась вообще не смотреть.

— Получается, что кто-то из твоих знакомых — кому ты интересна и симпатична — рискует быть уничтоженным если не тобой лично, то близостью к тебе.

— Ир все обращает в шутку, но вы сейчас говорите серьезно. Да, действительно, это так.

— А как насчет твоих родителей: на них тоже влияет эта разрушительная сила?

— На мужчин не действует женский яд. Мне кажется, их ломает нечто другое. Раньше я об этом не задумывалась, но здесь мужчин предостаточно. В мужских палатах, как и в наших, свободных мест нет.

— Согласна, — ответила Фуриайя. — Но скажи: на женщин, по-твоему, этот яд действует? Ты до сих пор боишься кого-нибудь заразить?

— Я уже много лет медленно заражаю тех, кто рядом.

— И что в итоге?

— Мне кажется, моя сестра тоже сойдет с ума.

— Ты до сих пор так считаешь?

— Да.

Тут задребезжал телефон. Доктор встала и подошла к письменному столу, чтобы снять трубку. Обычно и пары часов не проходило, чтобы не раздался хотя бы один звонок, а было дело — во время вполне продуктивной беседы аппарат звонил целых пять раз. Пожав плечами в знак извинения, Фуриайя висела на телефоне минут пять.

— Итак, — сказала она, вновь усаживаясь в кресло, — на чем мы остановились?

— На мире, где без умолку трезвонит телефон, — язвительно ответила Дебора.

— Есть звонки, на которые нельзя не ответить, например междугородные или же от докторов, для которых это единственно удобное время. По мере сил я стараюсь не допускать, чтобы они прерывали нашу беседу. — Она посмотрела на Дебору с легкой усмешкой. — Я отдаю себе отчет, насколько тяжело добиться улучшения пациентам такого «именитого и востребованного доктора». Всегда найдутся те, кому захочется, пусть даже ценой собственной жизни, свести счеты, подмочить якобы безупречную врачебную репутацию. Поверь, невзирая на огромную востребованность, я, как и все, не застрахована от неудач. Ну как: продолжим?

— Мы говорили о заражении.

— Ах да. Я вот о чем подумала, — сказала Фуриайя, — если бы тот случай в душевой произошел сегодня, он бы точно так же тебя напугал?

— Нет, что вы. — От такой несуразности Дебора засмеялась.

— А почему?

— Понимаете… — Дебора словно прозрела. — Сейчас я сумасшедшая. Но вы, признав, что я больна… что при моем заболевании требуется госпитализация, тем самым доказали, что у меня на самом деле куда больше здравого смысла, чем я предполагала. А кто хоть сколько-нибудь вменяем, тот уже силен.

— Наверно, я чего-то не улавливаю.

— Все эти годы, все эти долгие годы я знала, что нездорова, но ведь до вас ни одна живая душа не желала этого признавать.

— Тебя убедили подвергнуть сомнению даже ту реальность, которая тебе наиболее близка и понятна. Неудивительно, что душевнобольные пациенты не выносят обмана…