Джоанн Гринберг - Я никогда не обещала тебе сад из роз

— Никогда бы не подумала, что вы меня замечаете, а тем более знаете по имени, — сказала она.

Сильвию все привыкли рассматривать как бесполезный предмет больничной мебели. Дебора устыдилась, что прежде отвечала ей молчанием на молчание.

— Больно, но не смертельно, — сказала Сильвия. — Ты сама-то как?

— Господи… такое мучение. Долго мы тут лежим?

— Часов пять-шесть. Нас упаковали одновременно. Покричи — может, кого дозовешься.

— Не могу… Я кричать не умею, — ответила Дебора.

Время шло; боль нарастала и в конце концов отомкнула ей голос. Дебора завыла во все горло, надеясь, что Ир не усмотрит в ее воплях признаков малодушия и не обречет на вечные кары. Но на зов никто не откликался, и Дебора умолкла. У Сильвии вырвался короткий хрипловатый смешок:

— Я и забыла, что лунатики на луну воют.

— Как вы это выдерживаете? — спросила Дебора.

— У меня, как видно, кровообращение получше твоего. Обычно я боли вовсе не чувствую, разве что на лодыжках ремни слишком туго затянут или рана кровит… О! На ночной кухне свет погасили. Три часа ночи, стало быть.

Самой Деборе не приходило в голову определять время по больничному распорядку дня, по наступлению светлого и темного времени суток или по привычкам отдельных медиков, а потому ее изумила проницательность той, которая всегда, за исключением единственного случая многомесячной давности, существовала где-то между жизнью и смертью.

— Сколько мы уже тут валяемся?

— Ровно семь часов.

Никто так и не пришел. По лицу Деборы текли слезы, но смахнуть их не было возможности. В темноте, озаряемой пламенем боли, падал Антеррабей, восклицая: «Обман! Обман! Час пробил!»

Никого. Дебора поняла, что хрупкое доверие опять сделало ее уязвимой для холодного ветра и холодного скальпеля. От жгучей боли, которая вонзалась ей в ноги, она застонала.

— Боже, какие изощренные пытки!

— Ты про ремни, что ли? — спросила Сильвия.

— Нет, про надежду!

И тут к ней стало подбираться отражение заключительного обмана — Долгожданной Близкой Смерти.

— Я вижу тебя, Иморх , — выдавила Дебора, впервые в жизни переходя на ирский язык при посторонних.

Вошедшие наконец санитары обрадовались, увидев, что Дебора затихла.

— Молодец, успокоилась.

Идти она не могла, но санитары ночной смены никуда не торопились: Деборе разрешили посидеть, чтобы сошли отеки, голени приобрели естественный цвет, а ступни не подворачивались при каждом шаге.

Прежде чем оставить Сильвию одну в беспощадном электрическом свете, еще не распеленатую, Дебора обернулась, решив поблагодарить подругу по несчастью за сочувствие. Санитары насторожились, когда Дебора направилась к чужой койке.

— Сильвия…

Но Сильвия уже мало чем отличалась от предмета мебели: она вновь превратилась не то в куклу, не то в статую, узнаваемую лишь по внешней оболочке; живое существо выдавал только пульс, хотя и тот угадывался не сразу.

Смириться с неотвратимым роком оказалось проще, чем терпеть маленькое «быть может». Дебора так давно готовилась встретить заключительный обман, что увидела в нем едва ли не облегчение. Когда настало время идти в докторский флигель, на горизонте Ира столпились Избранные, и боги, и все прочие.

— Иду с тяжелым сердцем, — сказала им Дебора, — как никогда. Я не собираюсь храбриться угодничать. Довольно с меня уловок. Довольно уступок. Я отказываюсь играть в эту Игру и пойду на смерть, изображая неведенье.

При виде знакомой приветственной улыбки Фуриайи Дебору на миг захлестнул поток сомнений. Быть может, она не знает, подумала Дебора. Но то была наивная, глупая мысль. Последнее превращение — это смерть или кое-что похуже; так говорилось и давным-давно, и вчера вечером; ее первая просьба о помощи — насмешка, не более того — прозвучала на земном языке и была исполнена с легкостью, с большой легкостью. На ледяной койке она, доверчивая душа, отступилась от своей исключительности. А этим здесь умело пользовались. И зубы, и ноги до сих пор ломило от их шутки. На фоне сполохов боли маячила все та же черная тень — известное наперед Приближение. Чья рука смогла бы приблизить конец столь же твердо и бесповоротно, как огненная длань этой женщины, которая теперь сидела перед ней?

— Ну что? — спросила Дебора.

— Ну что? — ответила Фуриайя.

Дебору захлестнул гнев.

— Понятно, что мы здесь вынуждены играть по определенным правилам и что есть игра, где жертва должна только подчиняться. Но эта игра мне известна, как известен и ее финал. К чему обрекать меня не просто на смерть, но еще и на слабоумие? Ладно! Пусть у меня дурная голова. Но обман и последнее превращение уже рядом, так что делайте бросок — не стоит больше тянуть!