Наташа Нечаева - Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы

Номер, в котором мы так бездарно провели целую ночь, оказался совсем небольшим и очень миленьким. Изысканный стиль кантри, этакая деревенская комнатушка с мебелью из натурального светлого дерева, отороченная по лежачим плоскостям голубым гобеленом в желтых и белых кудрявых листиках. Основное курортное место, как и положено по статусу, отводилось просторной кровати. На ней я и отдыхала от непосильной транспортировки собственного тела с берегов отчизны дальней до куршевельских снегов. Юльке, как младшей и по возрасту, и по социальному статусу, достался тоже не узкий диван-банкетка с нагловато выгнутыми, по стилю чисто французскими поручнями. Ну, понятно, две тумбочки, пара мягких глубоких кресел, в которые, если усядешься, можно полжизни провести в истоме и неге. Столик – аккуратный, чистенький, дерево столешницы просто сияет внутренним светом, будто вчера из-под рук столяра вышло. На столике – круглая ваза с крепенькими желтыми, в тон текстильным листьям, тюльпанами.

Именно тюльпаны, а не Альпы за окном, не плазменный телевизор в углу, не изысканный бар у входа, свежие тюльпаны, упругие, мясистые, с жирными зелеными прожилками на лимонно-желтых, сжатых в кулачок лепестках, определенно дали мне понять, что нахожусь я, во-первых, во Франции, во-вторых, в отеле класса luxe, а в-третьих, на самом дорогом в мире горнолыжном курорте Куршевель.

Основательно готовясь к поездке, как и положено журналисту-профессионалу, я, понятное дело, перелопатила кучу информации по этому благословенному местечку. И теперь совершенно определенно знала, что мы с Юлькой – одни из двадцати тысяч «дорогих россиян», которые тусуются тут непрестанно с декабря по март. Второе мое знание заключалось в том, что каждый из этих двух десятков тысяч тратит в день на куршевельские изыски в среднем четыре тысячи евро. То есть все вместе – 80 миллионов в день, а в сезон, соответственно, восемь миллиардов.

Безусловно, мне льстило даже теоретическое пребывание в этой когорте. Полному и безоговорочному ощущению счастья несколько мешало одно обстоятельство: спустить в день четыре тысячи я не могла по чисто техническим причинам – у меня таких денег не было. С другой стороны, кто про это знал? Я же не собираюсь наизнанку перед каждым встречным свой кошелек выворачивать! А уж тем более – раскрывать секреты своей кредитки. Я чувствовала себя Золушкой, у которой до критического удара курантов оставалась еще чертова уйма времени – целая неделя. В роли доброй феи мнился Юлькин желтокожий чемодан, а волшебная палочка пряталась в банковской карточке, на которую вчера просыпался золотой дождик из олигархического кармана Ильдара.

А потом, извините, я что, полная дура, транжирить в день по четыре тысячи евро? На что? На шампанское по семьсот у. е. бутылка? Или на приторную фуагру, от которой возникает ощущение, будто в рот тебе запихнули толстенный шмат хохляцкого рыночного сала? Нет уж! Свои кровные, заработанные на трудном педагогическом поприще по воспитанию олигархического ребенка, я потрачу с умом. А может, еще и сэкономлю. Кофе, как предупредила Галка, по пятьдесят евро за наперсток, я не люблю. Спиртного почти не пью. То есть не покупаю. От угощения, правда, иногда не отказываюсь, так ведь это не на свои.

Короче, деньги буду тратить рачительно и с прицелом на будущее. То есть если платье, то чтобы из коллекции этого сезона. Если туфли, то только такие, каких в Москве не найти. Ну, и сумочку к туфлям. Можно некоторые аксессуарчики подобрать. Время есть. За неделю и примерить, и купить, и даже успеть обменять, если что, можно. Но ничего из того, что куплю, я надевать здесь не стану. Нам бы Юлькин чемодан вдвоем осилить! А то выпендрюсь в обновке, а чья-нибудь банкирская хрюшка то же самое схватит и припрется в тот же ресторан. Что тогда? Мчаться переодеваться? Еще чего!

Стоп. Пресекла я собственные сладкие мысли. Ты зачем сюда приехала? По бутикам шляться?

Моя журналистская совесть, которой адресовался сей сакраментальный вопрос, стыдливо промолчала.

«Тряпичница! – пристыдила ее я. – Если ты, задрав хвост, начнешь носиться по бутикам и ресторанам, повторяя маршруты куршевельских завсегдатаев, то сама превратишься в одного из них. Делая как все, будешь и мыслить, и ощущать точно так же. И тогда – прощай аналитический подход, прощайте ирония и сарказм, прощайте журналистская честь и совесть, прощайте уважение профессионального сообщества и признание читателей, прощай Тэффи, прощайте Пулитцеровская премия и Нобелевка по литературе».