Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

Донельзя утомленный Пышкиной с ее длинноволосым другом, Краснуцером, а затем Сковородой со Степаном Ивановичем и его родней впридачу, о. Александр облегченно вздохнул. Молодой человек прочел и, несомненно, все понял. Тем важнее будет его суждение о поэме.

– У вас там, – Голубев-Мышкин взял сшитую суровыми нитками тетрадь в тридцать пять листов – бесценный подлинник, который о. Александр после долгих размышлений решил предоставить «Молоту» вместо списка под номером три, вышедшего из «Ремингтона» с едва различимым текстом, – есть мысль, мне близкая…

– Какая же?!» – живо откликнулся о. Александр. Его собеседник задумчиво поглаживал курчавую бородку.

– Какая? – переспросил, наконец, он. – Мысль у меня, дражайший Александр Иоаннович, что нам с вами тяжко придется в Совдепии.

– Я политикой не занимаюсь, – оробев, пробормотал о. Александр.

– Да бросьте! – отмахнулся Голубев-Мышкин и налил себе рюмку из синего с вензелями и печатями штофа. – Будете? Нет? Ваше дело. – Выпив, он бросил в рот ломтик сала. – Будто бы Семен Ильич и его приговор… и это послушное быдло в клубе, за исключением проституточки Машки… А Христос – не политика? Упразднить Христа сейчас у советской власти, может быть, самая главная политика. Вы мне в оправдание скажете, что у вас вымысел, и я соглашусь – да, вымысел… Беда в том, что вы человек талантливый, и вымысел ваш поэтому уж больно похож на правду.

– Но это притча… миф! – вскричал о. Александр, и был в упор спрошен сотрудником «Молота»:

– Христос – миф?

Отцу Александру наконец-то удалось выбраться из музейного кресла. Встав на ноги и глядя прямо в добролюбовские очочки, он тихо и ясно сказал:

– Христос – путь, истина и жизнь.

Голубев-Мышкин удовлетворенно кивнул.

– В этом пунктике нынешняя власть вас не одобрит и при первом же случае пребольно накажет.

Дальнейшие слова веселого молодого человека исполнены были мрачнейших пророчеств. Это был Апокалипсис без утешающей Паруссии. Быть может, Александр Иоаннович намеревается укрыться в своей глухомани? Спрятаться от гнева Божьего в городке, затерянном среди лесов? Пустые надежды! Можно было Давиду скрыться от Саула – но от лица Господа кто скроется? Будет и у вас вместо чистой воды кровь в милой речке Покше, ибо у Третьего Ангела нет приказа от небесного начальства поберечь град Сотников и всех, в нем живущих.

– Вы ведь священник? Ну вот, видите, я угадал. И придут к вам в один прекрасный день, и возьмут под белы руки, и поведут… какая там у вас роща? Юмашева?

Отец Александр кивнул.

– Вот-вот. Именно в эту Юмашеву рощу вас, раба Божьего, отведут, польют свинцовым дождичком и закопают. Как сказано у пророка Исаии: «…за преступления народа Моего претерпел казнь». А у вас, поди, жена, детки… Эх! – Он скорбно вздохнул.

– Не может быть все так безнадежно.

– И еще хуже! – радостно воскликнул Голубев-Мышкин. – И никто не поможет. А кто, в самом деле? – вкрадчиво спросил он. – Извне? Англичане? Уже было. Уплыли, не солоно хлебавши. Немцы? Они сами на ладан дышат. Французы? Кишка у них тонка. Американцы? Да им наплевать. Им лишь бы денежки были. Наши, русские? Да вы что! – искренне удивился он. – Семену Ильичу они все в рот смотрят. Нет, мой дорогой, незадача приключилась с Отечеством нашим у Господа Бога. И раньше – в колокола звонили, а народ гноили. Моего прадеда – того вообще на костре сожгли. За чернокнижие, – не без гордости сообщил сотрудник «Молота». – Библию вместе с Квирином Кульманом читал и сам ее толковал. А теперь… Теперь сплошная безбожная пятилетка и Соловки в придачу. Я-то, Александр Иоаннович, – для чего-то оглядевшись, шепнул Голубев-Мышкин, – по чести говоря, думаю, что истинный Бог в наших бедах совершенно не виновен. У вас в поэме местечко есть, вы там высказываете робкое такое сомнение в отцовских чувствах Вседержителя и предполагаете, что у Него помимо Иисуса Христа есть еще Сын, а может, даже и не один. Правильно я говорю?

– Я как бы вскользь… Мимоходом. Вообще-то я об этом не хотел и даже запрещал себе, но как-то само собой написалось… Когда в печать пойдет, я уберу.

– В печать?! – приспустив добролюбовские очочки на кончик носа, Голубев-Мышкин устремил изучающий взор на о. Александра.

– Ну да… в печать… – ежась и пряча глаза, забормотал тот. – А что? Почистить что-нибудь… Я не против. Вы мне укажите, я сделаю. Или вы как редактор… – Он набрался, наконец, отваги взглянуть на молодого человека, и его сердце тотчас рухнуло в холодную пустоту. Трясущимися руками он извлек из коробки папиросу и закурил, не спрашивая разрешения. – И вы, значит, тоже…