Исаак Шапиро - Черемош (сборник)

– Где добыли?

– В универсаме. У них на сто лет одна и та же мода.

– Молодец, Сашко! В рассрочку дали?

– Обижаешь… Мы не голодранцы! Нам доверяют и за наличные.

Обычно Тикана трудно взять на испуг, а тут вмиг проняла догадка: Стефка! Точно! Дура баба! Всю заначку расфукала, зараза!..

Но вслух выразил совсем иное:

– Ну, как моя женка? А?!

– Если спрашиваешь, значит, не знаешь.

– Не виляй… Ты скажи – стоит того, а нет?!

– Петро, ведь известно: кому всегда везет…

Стефка засмеялась. Она вынимала из сумки вещи Тикана, в них Сашка расхаживал по магазинам.

– Как ты смотрелся в моей обувке? – у Тикана нога на три номера больше.

– Нормально. Правда, кеды в коленках жали.

Только выдалась минута со Стефкой наедине, Тикан прохрипел:

– Остались еще пенёнзы?

– Остались, остались, не дергайся. Я кому покупала – своей подруге?

– Но меру знай…

– Я-то знаю, а – ты? Сашка тебе друг или козявка? Он, конечно, недолеченный, зато живой. Еще чего-то желает. Не как другие, абы ряшку наесть…

– Да я что… против?

А Сашка шевелюру ерошит, кулаками размахался от радости: удача при нем осталась! Теперь Полина ничего не унюхает, в чем ушел, таким и вернулся. И дни пойдут, как должны идти, вперед, по часовой стрелке. А всё Стефка!.. Монолит баба!

– Айда помогать ей…

На кухне они втроем стали стругать винегрет. За этим шустрым занятием у Тикана выпали из внимания потраченные деньги. Оно понятно: если ядреные луковицы крошить на мелкие кубики, то прочие огорчения уходят вместе со злой слезой.

В обед, после первой бутылки и Стефкиной накачки, Петро втолковывал Долинскому, что встреча с Полиной – то судьба, козырная карта.

– Ты, конечно, тоже не пустой номер, есть еще порох. Но закон игры – дама кроет валета. Она для тебя зеленый светофор. Все будет, как книжка пишет. А с легкой руки Стефки, то вообще…

Сашка вдруг вспомнил насчет руки:

– Отец покойный рассказывал: у тети Маши была легкая рука. У нее от одной спички все село сгорело.

Тикан не слушает. Ему байки сейчас, как валенкам гуталин. Ему важно, чтоб Сашка осилил, о чем речь идет. Тикан свое понятие не теперь надумал, давно в нем свербит. Это в цирке на одном колесе ездят, а в жизни все должно быть по паре. Пара колес, пара сапог, супруги – пара, молодые паруются, нет пары – цветы не цветут, даже вороны живут парами…

– Пара гнедых, – загундосил Сашка, – запряженных заре-о-о-ю…

– Ото самое, – перебил Тикан, – и человек скроен по такому расчету: пара ушей, пара глаз, пара ног, легких – два, мочевых пузыря – тоже…

– Что-о-о? – расхохоталась Стефка.

– Он прав, не мешай, женщина. У него два мочевых пузыря: один для холодной, другой – для кипятка. А между ними – смеситель.

– Тебе смешки, а у меня темно на душе…

– Петро, ты заметил, что хвороба всегда начинается в неподходящем месте: то в голове, то ниже.

– Все сказал? А кто вчера зубами чечетку наяривал, помнишь?!

– Петруня, самое лишнее у человека – это печень. Не было б ее – пей не просыхая.

Тикан будто ждал такого поворота.

– И я о том: пора завязывать. Кончай, Сашка, бухать не по-людски. Я не доктор, скажу, как знаю: можешь принять пол-литра, как мы сейчас, и остался в соображении – на здоровье. Медпункт не требуется. А два литра загрузил – уже перекос, помороки в мозгу, обратного хода не будет…

Стефка удивилась, как Петро вывернул на эту больную точку. Она прикрыла ладонью стакан.

– Мне хватит… Один вопрос можно?

– Давай, если один.

Стефка убрала со лба рыжую прядь, откинулась на спинку стула.

– Саш, скажи, у тебя что – вексель от Бога?

Сашка молчал. Хохмить расхотелось, а всерьез ответа не было. Под правым глазом дергалась кожа. Пытался думать, но кроме вялого матюка на свою личность, ничего не возникало, ни одна мыслишка не пискнула. Только слышал, как стучит кровь во всех уголках тела. Наконец разжал губы:

– Стефка, ты человек умный, по земле ходишь. Знаешь, что я про тебя говорил?

Тикан с ходу нахмурился, оборвал:

– Брось, баламут! Делать нечего!

– Петруня, ты – пехота, не поймешь. Я должен сказать. Иначе не могу. Стеф, я говорил: ядом твоего сердца можно убить кита.

Стефка улыбнулась:

– А чё, правду сказал – могу убить. Но вас это не касается. Вы не киты.

– А кто?

– Вы – килька в рядовой укладке. Сорок три копейки баночка. Не больше.

Долинский кивал, соглашался:

– Учись, Петро, мы уже в дирижеры не годимся. Как ни крутись, брат, а жопа сзади…