Юрий Алкин - Мат

А вот новая жизнь — это уже всерьез. Собственно, это и есть настоящая жизнь. Без фальши и без мишуры. И в ней нет места играм. В новой жизни все серьезно. В ней не болтают, в ней бьют. Это та самая жизнь, о которой с утра до вечера твердят газеты и телевидение. Со смертью и насилием, с грязью и кровью. С ледяной водой, с равнодушно топящим холодным камнем рук. С неизбежной расплатой, к которой ведет неповиновение силе. Только раньше эта жизнь была где-то там, далеко — в другой стране, в другом городе, в другом районе, у кого-то другого. Раз не у тебя — значит бесконечно далеко. А теперь эта жизнь пришла и стала единственной реальностью.

Здесь не мечтают о великих достижениях, не строят планы, не гордятся успехами. Здесь просто живут. И радуются этому факту во всей его простоте. И тому, что никто не трогает. Это ведь немало. Это даже очень много. Потому что это раньше было само собой — чтобы никто не трогал. А теперь это далеко не обязательно. Понадобишься — сразу тронут. Здесь новые понятия: боль, страх, стыд… нет, стыд не нужен… покорность. И снова страх…

Это старая жизнь с ее фальшивыми позолоченными идеалами толкала сегодня на эти глупые демарши, дерзкие реплики, на показную смелость. Но новая, настоящая жизнь уже вступила в свои права. И именно поэтому двадцать минут назад встретив в коридоре Алекса, я отвел глаза. И когда он спросил: «Ну, как, готов к голосованию?» — я кивнул. Просто молча кивнул…

В дверь постучали. Алан поднял голову. Кого это еще несет? Небось, Алекс — удостовериться, что к голосованию все готово. Кому еще придет идея зайти в гости, да еще в такое время? Сейчас я ему снова кивну… Но это оказался совсем не Алекс.

— Не спишь? — уточнил Майкл. — Пошли, посидим со всеми. А то, как эту бумажку нашли, вся компания расползаться стала.

— Нет, — Алан заставил себя натянуто улыбнуться, — нет, спасибо.

— Давай, — не терпящим возражения тоном сказал Майкл. — Нечего раскисать. Надо всем собраться. Последний вечер.

— Будут еще вечера.

— Будут, да не такие. Там уже будет один начальник и десяток подчиненных. Пошли, что я тебя, как девушку на свидание вытаскиваю.

Действительно, подумал Алан, что это я? Завтра утром ведь встану и пойду. Какая разница? И хоть кто-то по-человечески…

— Сейчас, — ответил он, — только ключ возьму.

Пока они шли по коридору, Алан ловил себя на мысли, что раньше не замечал, что он выше Майкла. Почему-то всегда казалось, что они одного роста. Может, потому что никогда не шли вот так — рядом.

— Ты, по-моему, уже не рад, что сюда приехал, — внезапно сказал Майкл, когда они подошли к лестнице.

— Почему же? — растерялся Алан. — Почему не рад? Рад.

От неожиданности возражение получилось не очень убедительное.

— Если рад, то хорошо, — проговорил Майкл, останавливаясь и смотря ему прямо в глаза своим твердым немигающим взглядом. — Но если вдруг не рад, то особо не расстраивайся. Некоторые вещи лучше выучить здесь.

И Алану вновь показалось, что они одного роста.

— Я не очень понимаю, о чем ты.

— Тем лучше для тебя, — и Майкл двинулся вниз по лестнице под еле слышный скрип ступеней.

А вот если бы тебя так, подумал Алан. Был бы такой суровый да смелый? И вдруг понял: может, и был бы. Может быть, и не орал бы там, в воде… Скорее всего, и не оказался бы там. Ни на лодке, ни за бортом. А если бы оказался, скорее бы Алексу глаз выдавил, чем закричал. А уж если и был бы вынужден кричать, то не придал бы этому никакого значения. И не сидел бы вот так на кровати, как над могилой…

— Майк! — крикнул он, не успев до конца разобраться, зачем он это делает.

Майкл остановился.

— Слушай, — Алан спустился к нему и сказал уже тише: — А вот как у нас тут с запиской… У тебя бывало, так чтобы кто-то шантажировал?

— Я не даю поводов к шантажу, — Майкл смотрел на него, словно ожидая чего-то.

Алекс тоже говорил, что он не давал, — хотел было сказать Алан, но на такое язык уже не повернулся.

— Ну а если ты повода не давал, а все равно кто-то пытается?

— А что пытаться, когда повода нет? — Глаза Майкла смотрели с усмешкой. — Пусть пытается, если времени не жаль. Знаешь, теперь уже я не понимаю, о чем ты.

— Да понимаешь ты все, — не выдержал Алан. — Если жить кто-то не дает… Без повода. Так бывало? Чтобы… ну чтобы как-то выйти из ситуации надо было… выжить.

— Выжить, — медленно повторил Майкл. — Ты с этим осторожно. Привыкнешь выживать — забудешь, как жить.

Однажды, много миллионов лет назад, оставляя на твердых колючках клочья шерсти и волоча искромсанную перебитую ногу, неслась через древний мохнатый лес обезьяна. Тяжело, с присвистом дыша, она роняла в густую траву тяжелые капли крови и бежала все медленнее и медленнее. Временами она затравленно озиралась назад. Там, среди увитых ядовито-зеленым вьюном исполинских стволов, мелькала полосатая шкура. Обладатель шкуры неутомимо и неуклонно догонял обезьяну, и хотя та, вереща и подвывая, продвигалась вперед, расстояние между ними сокращалось. Обезьяна сама уже не помнила, как ей удалось вырваться в первый раз, но хорошо помнила другое: надо бежать, пока можешь. И она бежала.