Ирина Муравьева - Напряжение счастья (сборник)

– Нужно помолиться за ее мать, – тихо сказала Маргарита и по-стариковски зашаркала в столовую. – За мать, за отца. Ты отец, за тебя. Ой, горе! Вот горе!

Николай Арнольдович ахнул про себя: Маргарита соединила его и Нину в их общем горе! Только Маргарита могла так вот взять и сказать: «ты отец, за тебя». И как она просто, спокойно сказала!

Перед полетом он принял таблетку снотворного, но с раздражением чувствовал, что, кроме слабости и легкой дурноты, ничего она ему не даст, – не заснет, только будет потом как в тумане. Рядом сидел мужчина, довольно молодой, с беспокойными и очень жгучими черными глазами, кудрявый, с сильной проседью в жестких волосах. Вскоре он снял ботинки, и Николай Арнольдович с негодованием почувствовал запах пота от его маленьких ног в светло-серых носках.

– Плиз, – беспокойным настойчивым голосом сказал сосед, обращаясь к стюардессе и блестя слишком ровными и слишком белыми зубами. – Мне, плиз, джус томато. Энд айс, анд а лемон. [35]

«Рогожин!» – вдруг подумал Николай Арнольдович, засовывая под голову подушку и отворачиваясь к окну.

Через час в самолете погасили свет, и Николай Арнольдович закрыл глаза, твердо намереваясь заснуть.

– Икскьюз ми, [36]– громко сказал сосед. – Как лайт [37]вам? О’кей?

– Пожалуйста, – сквозь зубы ответил по-русски Николай Арнольдович.

Рогожин так и подскочил:

– Эк! Русский! А я-то уж думал, что американ!

– Я русский только по происхождению, – сухо объяснил Николай Арнольдович.

Черные глаза соседа бешено и весело загорелись:

– И как же? С нацистами вместе?

– Нет. Раньше. От большевиков, – неприязненно ответил Николай Арнольдович, злясь, что его насильно втягивают в разговор.

– А, это годится, – успокоился Рогожин. Глаза его погасли. – Я тем бы, которые щас уезжают, тем ноги бы всем обломал!

Николай Арнольдович приподнял брови:

– За что? Чем они вам не угодили?

– А тем, что одна вот такая, из этих, мне дочку взяла увезла! Сюда, к вам, тут, в Штаты!

– Чью дочку взяла увезла? – невольно повторил Николай Арнольдович.

– Мою. Чью еще? Нашу дочку. С евреем связалась, и все. Отвалила.

Николай Арнольдович делано зевнул, но Рогожин словно бы и не заметил.

– Приятно знакомиться, – сказал он и, заскрипев кожаным пиджаком, развернулся к Николаю Арнольдовичу всем своим крепким, коротеньким телом. – Я Велешов Гена, Геннадий.

– Брюллов, Николай, профессор русской литературы, – пробормотал Николай Арнольдович.

– А я бизнесмен, – засмеялся Велешов. – Из Томска. Торгую лесами. Бывали у нас-то, в Сибири?

– Нет, мне не случалось.

– А вы приезжайте! У нас все путем там, не то что в столицах. Народ у нас крепкий, с деньгами, веселый. Вот я, например: дом в городе, дача, машины. Три штуки. Люблю, не скрываю. Чем плохо? Прислуга, шофер, повариха. Короче, живем – не зеваем! Не будь я таким мудаком, так бы… – Он вдруг искривился и скрипнул зубами. – А я вот мудак! За то и плачу вот, что все по-мудацки!

Николай Арнольдович слегка сморщился:

– Ну, что вы заладили! Всяко бывает…

– Бывает-то всяко, да вот не со всеми! – живо откликнулся Велешов. – Женился я, вот что! Приехал в Москву, там дружки, трали-вали. Один говорит: «Хочешь, телку подброшу? Хорошая телка! Не блядь, а актриса. В театр с ней сходишь, культурно, прилично…» Ну, я рот раззявил! Привел он мне телку. Ну, просто хоть падай! Что руки, что ноги. А сиськи – вот так! Пятый номер! И я, блин, присох! Короче, влюбился, и все, и с концами! Да взял и женился. А что? Нет мозгов-то!

– Женились, а дальше? – слегка заинтересовался Николай Арнольдович. И спать не хотелось совсем, совершенно.

– Ну вот. Я женился. В Италию с ней маханул, на Ривьеру. Гуляли шикарно. Потратился. Ладно. Не жалко, еще заработаю. В Томске морозы. Купил ей две шубы. Такие, что… Ладно! Живет королевой. Потом смотрим, пузо. Я рад. Думал: парень. А вышла девчонка. Ну ладно, девчонка. По мне, пусть девчонка, была бы здорова. Смотрю: заскучала. Моя-то, принцесса. Забот никаких же! Кормить – не кормила, вставать – не вставала! Зачем ей? Две няньки, курорт, трали-вали… Потом говорит: «Не могу без театра. Погибну без сцены, и все. Погибаю».

Ну, я-то, мудило, ее пожалел. Думал: ладно! Возьмем режиссера, пусть ставят, играют. И выписал сволочь одну, режиссера! Он там-то, в Москве-то, протягивал ножки! А тут я – квартиру, блин, деньги, зарплату! Чем плохо-то, правда? Спектакль поставили. «Даму с собачкой». Гастроли устроили. Ну, покатались! За все ведь заплачено, в ус-то не дуют! Моя вся сияет: театр! Театр! А мне режиссер говорит: «Слушай, Гена, ведь мы и в Америчку можем! Ребята помогут. Так многие ездят сейчас, это просто. Еще заработаем бабки, не думай». Ну думаю: ладно. Чем черт-то не шутит? Купил им билеты, гостиницу. Ладно. Уехали, значит. А там она, сука, в Америчке вашей… – Опять он неожиданно замолчал и заскрипел зубами. – А там она, блядь, под другого легла!