Борис Екимов - Частное расследование

- Молодежь меня под уздцы взяла, - смеясь, говорила подходившая учительница-мать. - А то я того и гляди растянусь, коняка старая.

Она шла посредине между дочерью и еще одной женщиной, тоже молодой. Но гляделась она, даже рядом с ними, вовсе не старой конякой. Холодная морось свежила лицо, и смуглые щеки молодил румянец.

- Куда это вы, Семен Алексеевич, бегом да согнувшись?

- По делам да по делам, а тут еще погода собачья,- пожаловался Лаптев, бросая неприязненный взгляд на небо.

- Ну, уж скажете тоже, - возразила учительница.- Прекрасная погода. Декабрь, а еще хорошо.

- Чего хорошего, - сказал Лаптев. - Озимые-то пропадут.

- Виновата, виновата,- тотчас согласилась учительница.- Мы, грешным делом, забываем всегда про хлеб. Абы нос не мерз, и ладно... Познакомьтесь, Семен Алексеевич, это наш местком, Зоя Михайловна, моя бывшая ученица. Я вам про нее говорила. Она вам может помочь, кое-что рассказать.

Молодая женщина приветливо улыбалась, но последние слова согнали улыбку с ее лица.

- О чем рассказать? - быстро спросила она. - Опять Балашова?

- Что случилось, Зоя? - удивилась старая учительница. - Разве это надо скрывать?

- Но и не... говорить об этом на каждом перекрестке... Надоело!

- Так это же Семен Алексеевич, он хочет помочь...

- Не буду я ничего рассказывать, - бесстрастно проговорила женщина и замолчала; тонкие морщины протянулись из углов плотно сжатых губ.

- Как же...- недоуменно проговорила старая учительница. - Что ж получается?

- Зоя, это просто нехорошо, - поддержала ее дочь. - Нечестно...

- А-ах, нечестно, - женщина отступила в сторону.- Вам хорошо о честности рассуждать. Вам полгода осталось - и на пенсию, и вы человек свободный. Ты замуж выходишь и за тыщу верст улетишь отсюда. Конечно, на все наплевать. А мне здесь надолго надо рассчитывать, на всю жизнь. И я не хочу, не буду ввязываться, оставьте меня, я хочу спокойно работать. Кто, в конце концов, такая Балашова? Почему я должна из-за нее жизнь себе портить? Почему?!

- Дело не в Балашовой, Зоечка, - спокойно сказала старая учительница.Дело в тебе. Если завтра со мной такое случится, ты так же скажешь, а кто я такая? Скажешь ведь?!

- Ну, это уже демагогия, я и разговаривать больше не желаю, - она повернулась и быстро пошла прочь.

Старая учительница сняла очки, поискав, вынула из сумки платок и, наклоняя голову, принялась протирать стекла. И как-то сразу изменилось ее лицо, будто обрюзгло, постарело. И, теперь уже глуховатым голосом, она принялась выговаривать дочери:

- Вот вы какие, молодые, да ранние... Карьеристки...

- Здравствуй, - со вздохом ответила дочь. - Я-то при чем?

- А при том, что я гляжу... - вызывающе начала мать, но дочь ее перебила:

- Я гляжу, поругаться тебе до смерти хочется, а не с кем. Зойка убежала, так ты на меня кидаешься. Пошли в школу, там какого-нибудь обормота поймаешь и ругай его, отводи душу.

- Ладно-ладно... Умная... Но все равно, Семен Алексеевич, скажите, как так можно... Нет, бесчувственная пошла молодежь, расчетливая, хитрая. На сто лет вперед прикинет. А на человека наплевать. Где? - вздымая руки, спросила она. Где вот этот молодой петушиный романтизм, безоглядная честность молодости? Когда на все наплевать, на все беды и последствия? Лишь бы честность! И правда! Где это?! Вот у нас в молодости я видела это. Скажите, Семен Алексеевич, голодные в школе работали. За пачку махры или синьки вместо зарплаты. Да еще ликбез, самодеятельность, клуб. И справедливость, правда, честь! Вот что было главным!

- Мама, успокойся, не надо... Тебе будет плохо.

- Спокойные вы больно. Все о здоровье печетесь.

- Ничего, - сказал Лаптев. - Не расстраивайтесь. Невелика беда. Без этой Зои обойдемся. У меня сейчас кое-какие факты есть. Надо только разобраться. Вот сегодня хочу к ученикам вашим пойти, вернее к родителям. Бусько и Демкин... Не знаете таких?

- Как же, это ее, Катины, - показала на дочь старая учительница.

- Мои друзья, мои хулиганы, - засмеялась Катя. - Если хотите, можем вместе пойти.

Лаптев конечно же обрадовался спутнице, и они сговорились встретиться вечером.

Как быстро зимой смеркается, как рано темнеет, особенно в малых селеньях Руси. В городах, в каменном и асфальтовом мире, всемогущее электричество - это новое негаснущее солнце - уже отучило людской глаз от синих сумерек, темных ночей, древнего огня звезд. Отучило, смешав вечное время работ и сна. А по весям, здесь пока, как отроду повелось, ночь - для покоя. Поглядят во тьму теплые огоньки домов и прикроют глаза задолго до полуночи. И теперь лишь какой-нибудь разъединый тусклый фонарь под ржавым колпаком, словно досужий свекор, всю долгую ночь будет беречь свою во тьме потонувшую округу. И только шалый собачий брех да урочный петушиный крик повестят, что не мертвым сном, а живым спит земля.