Луиджи Пиранделло - Новеллы

Хотя все знали, что Марко Меола был племянником Склеписа, секретаря епископа, никто в то время не сомневался в его либеральных убеждениях. Напротив, все мы восхищались почти что героической силой духа Меолы, понимая, сколько неприятностей должны были в конечном счете принести подобные убеждения человеку, который вырос в доме дяди–священника, воспитавшего его, как родного сына.

Теперь же мои земляки, жители Монтелузы, спрашивают меня с насмешливым видом:

— Но если Меоле и вправду казался горьким хлеб в доме его дяди, почему не стал он работать, чтобы освободиться от столь гнетущей зависимости?

Однако они забывают, что после того, как Меола еще подростком сбежал из семинарии, Склепис, который хотел, чтобы его племянник во что бы то ни стало сделался, как и он сам, священником, не позволил юноше учиться в другом месте; они забывают, что по милости раздосадованного служителя церкви пропадал всуе столь талантливый человек.

Я прекрасно помню, какую единодушную поддержку, какие шумные рукоплескания, какое всеобщее восхищение снискал Марко Меола, когда, пренебрегая гневом епископа, негодованием и местью своего дяди, он превратил в кафедру один из столиков кафе «Гусиная лапка» и в определенные часы дня разъяснял жителям Монтелузы написанные по–латыни и по–итальянски сочинения Альфонсо Мари из Лигурии, прежде всего « Священные и нравоучительные беседы для всех воскресных дней года » и « Книгу восхваления Марии ».

Но нам ведь непременно хочется сделать Меолу козлом отпущения за наши обманутые надежды, за все промахи, в которых повинна наша злосчастная впечатлительность!

Когда Меола в один прекрасный день со свирепым видом поднял руку и, приложив ее затем к сердцу, сказал нам: «Синьоры, я торжественно обещаю и клянусь вам, что отцы лигурийцы не возвратятся в Монтелузу», — вольно же было вам, земляки мои, вообразить Бог знает какую чертовщину! Вы сразу же подумали о подкопах, бомбах, засадах, ночном нападении на епископский замок, вы представили себе Марко Меолу, который, подобно Пьетро Микке, с фитилем в руках готовится взорвать дворец, а вместе с ним епископа и отцов лигурийцев.

С вашего милостивого соизволения я хочу сказать, что в то время у вас было несколько превратное представление о геройстве. Подобными средствами Меоле никогда не удалось бы избавить Монтелузу от отцов лигурийцев! Истинный герой должен точно знать, как именно надлежит действовать в тех или иных обстоятельствах.

И Марко Меола знал это.

В воздухе, напоенном пьянящими ароматами ранней весны, раздавался перезвон церковных колоколов, он смешивался с ликующими криками ласточек, гурьбой проносившихся в пламенеющем закате того незабываемого вечера.

Мы с Меолой молча прогуливались по Райской аллее, погрузившись в собственные мысли.

Внезапно Меола остановился.

— Слышишь звон этих ближних колоколов? — спросил он меня, улыбаясь. — Это в монастыре Святой Анны. Если бы ты только знал, кто там звонит!

— Кто же?

— В эти колокола звонят три голубки!

Я обернулся и посмотрел на Меолу, пораженный его видом и тоном, каким он произнес эти слова.

— Три монахини?

Он отрицательно покачал головой и сделал мне знак обождать.

— Вслушайся получше, — прибавил он тихо. — Как только все три колокола перестанут звонить, последний — самый маленький, самый серебристый — робко ударит еще три раза. Вот... слушай внимательно!

И в самом деле, вдали, в тишине, послышались три негромких удара — динь–динь–динь : то был робкий серебристый голос небольшого колокола, и блаженный звук трех этих ударов медленно растаял в золотом сиянии ранних сумерек.

— Ты слышал? — спросил Меола. — Эти три удара возвещают счастливому смертному: « Я помню о тебе! »

Я снова обернулся и посмотрел на него. Он мечтательно прикрыл глаза и поднял голову. Густая курчавая борода оттеняла его бычью шею, белую, точно слоновая кость.

— Марко! — воскликнул я, схватив его за руку.

Тогда он разразился смехом, потом нахмурил брови и пробормотал:

— Я приношу себя в жертву, друг мой, я приношу себя в жертву! Но можешь быть твердо уверен, что отцы лигурийцы не возвратятся в Монтелузу.

После этого он погрузился в долгое молчание.

Какая связь могла существовать между этими тремя ударами колокола, говорившими: «Я помню о тебе!» — и возвращением отцов лигурийцев в Монтелузу? И на какую такую жертву решился Меола, дабы помешать им возвратиться?