Луиджи Пиранделло - Новеллы

Когда на следующее утро дон Филиберто встал с постели, в ушах у него все еще со звоном отдавалось это мерзкое слово «доносчик». Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, он принял твердое решение — действовать. Видит Бог, он должен положить конец столь неслыханному безобразию и наглости.

Доносчик? Пусть так, он доносчик; он принимает вызов. Он напишет донесение по всей форме о постоянных хищениях, которые этот тип совершает уже много лет.

Дон Филиберто трудился над донесением целых десять дней. Когда наконец все было готово, дон Филиберто с особой тщательностью наглухо застегнул свой неизменный плащ, открыто, с папкой под мышкой сел в повозку и отправился на железнодорожную станцию. Оттуда он поездом выехал в город.

Приехав в город, он прямо с вокзала пошел в управление маркиза Ди Джорджи–Декарпи.

Войдя внутрь, он сразу же почувствовал такое благоговение, что не только не оскорбился, когда ему объяснили, как трудно попасть на прием к маркизу, но, наоборот, с радостью одобрил все эти строгие правила и, без конца кланяясь и сладко улыбаясь, изъявил полную готовность подчиниться им.

Здесь было настоящее царство порядка. Управление работало с точностью часового механизма. Все кругом сверкало и блестело. Курьеры в ливреях, мраморные лестницы, залитые электрическим светом, сияющие, как зеркало, паркеты, великолепные ковры, паровое отопление. И кругом таблички: «Секция I», «Секция II», а на каждой двери дощечки с указанием отдела.

Его сиятельство синьор маркиз принимал посетителей только в определенные дни и часы, по средам и субботам от десяти до одиннадцати. Чтобы попасть к нему на прием, надо было предварительно за два дня подать письменную просьбу, заполнив печатный бланк за первым столиком во второй комнате личной канцелярии маркиза: второй этаж, секция I, второй коридор направо. Тот, кто очень спешит и не может дожидаться приемного дня, должен обратиться в отдел срочных заявлений на том же втором этаже, та же секция, третья дверь по первому коридору налево.

— Да нет же, нет... — лепетал дон Филиберто.

Сведения, которые он хочет сообщить, не столь срочны, сколь серьезны, и он желает передать их маркизу лично.

— Вы специально для этого приехали из Форни? — спросил старший курьер.

— Да, синьор, из Форни, специально для этого.

— Но сегодня только четверг.

— Не важно. Раз у вас такие правила, я подожду до субботы.

Тогда старший курьер обратился к мальчишке–рассыльному, тоже одетому в ливрею:

— Сбегай наверх и принеси бланк.

Однако дон Филиберто Фиориннанци ни за что не соглашался:

— Нет, нет, извините, зачем же? Я сам схожу, сам.

И он поднялся заполнить бланк на первом столике во второй комнате личной канцелярии, второй этаж, секция I, второй коридор направо.

Эти два дня дон Филиберто Фиориннанци, напрягая все свои способности, готовился к встрече с маркизом, точно к великому испытанию. Сначала вступление, короткое, конечно, — ведь у маркиза нет времени слушать абстрактные рассуждения, но должен же он прежде всего объяснить причину и мотивы, побудившие его написать донесение. Потом пункт за пунктом он изложит факты. Дон Филиберто Фиориннанци был счастлив бескорыстно передать все сведения, собранные им об этом жулике, который с редким упрямством старался обойти столь великолепно действующий правопорядок.

В субботу утром, за десять минут до назначенного времени, дон Филиберто уже сидел в приемной. Он был первым в списке, и едва часы пробили десять, его пропустили к маркизу.

Маркиз Ди Джорджи–Декарпи оказался маленьким, плюгавеньким человечком. На нем был изящный костюм, который лишь подчеркивал грубость сухого, словно крестьянского лица. Он сидел за письменным столом в старинном кресле, спинка которого на целую пядь возвышалась над его головой. На глубокий поклон посетителя маркиз ответил еле, заметным кивком; движением руки пригласил его сесть; потом, облокотившись о ручку кресла, подпер лоб рукой.

Теперь один его глаз был прикрыт ладонью, а другой с моноклем в костяной оправе смотрел дону Филиберто прямо в лицо. И столько было в этом неподвижном взгляде упрямой враждебности и жестокости, что дон Филиберто Фиориннанци почувствовал, как у него кровь стынет в жилах, а слова столь тщательно приготовленного краткого вступления застряли в горле.

Глаз этот глядел с недоверием, как бы строго предупреждал: «Я не верю в твое бескорыстие, смотри же, не говори ничего такого, чего нельзя доказать фактами»; казалось, глаз этот с неумолимой строгостью следил за каждым словом, которое слетало с дрожащих губ перепуганного дона Филиберто.