Глеб Шульпяков - Фес

– Значит, вы за легализацию? – Улыбнувшись, она сдула несколько сгоревших бабочек.

– Я серьезно! – отмахнулся. – Я за то, чтобы человек имел возможность использовать все варианты, которые в нем заложены. Я за право человека на эту возможность. Если запустить процесс медленно, гуманно, цивилизованно – чтобы люди не сошли с ума от свободы, которая на них в этом случае рухнет, – то и за легализацию, конечно.

– Однако наша с вами родина, кажется, выбрала другое направление…

В темноте хрустнула ветка, на перила взобралась мартышка и воровато огляделась.

Моя собеседница села вполоборота:

– Точка опоры, точка опоры. Всем нужна точка опоры. Знаете, почему в этой стране так много богов второго эшелона? Зачем их главный поставил наблюдателей в каждую ячейку жизни? Чтобы у человека ни на секунду не возникали вопросы о ее смысле.

– Это их боги, их смыслы. А куда бежать нам? От собственного сознания, от пустоты – куда спрятаться?

Сотни мотыльков вились над свечами, и мы сидели, беспрестанно отмахиваясь от них.

– Ваше знание, о котором вы говорите, и есть ваша точка опоры. Знание того, что опереться не на что, – это ведь очень много. А другого просто не дано. Услугами богов, есть подозрение, вы пользоваться не станете?

– Мне хватает налоговой…

– Точка опоры – то, что никаких точек опоры нет, или то, что их много, как вас внутри вас. Они… – я увидел, как она взмахнула рукой, – знали об этом и выразили как умели – через богов, которые создают иллюзию объективной реальности, играют роль эха, роль несуществующего зрителя в этом спектакле. В сущности, они сами создали себе зрителей, стали и зрителями и актерами…

– Значит, точка опоры для человека – это другой человек?

От рома и дыма голова кружилась. Все во мне соглашалось с тем, что она говорит, – но одновременно бунтовало. Слушая ее, я чувствовал, как меня чудовищно обокрали, уничтожили. А потом одарили, сделали миллионером.

– А я расскажу вам другую историю.

Мотыльки исчезли так же внезапно, как и налетели. Теперь стол покрывал ровный слой мертвых личинок.

– Историю о том же самом – но в другой форме. Будете слушать?

Заколка упала на стол, ее волосы рассыпались. В глазах снова вспыхнул янтарный блеск.

– Конечно…

– Я знал человека, от неприязни к которому долго не мог избавиться. Ничего особенного, обычный человек, почти коллега. Но именно этот тип – точнее, его наглость и апломб, заносчивость – вызывал во мне физическую брезгливость. При упоминании о нем все во мне кипело и возмущалось. Негодовало – из-за самого факта существования такого человека. Пока не случилось вот что. Однажды я отправился в путешествие. Подальше – от Москвы, от себя. В одну африканскую страну, надолго. Когда я жил один, то часто позволял себе такие путешествия. Пробираясь все дальше в пустыню, я наконец попал в древний город, окруженный со всех сторон горами. Он был глиняным, этот город, с голубыми куполами мечетей – и я решил, что хватит. Что пора остановиться, пожить в этом странном, завораживающем месте хотя бы пару недель. Я снял комнату в старом ветхом доме, облачился в традиционный балахон и штиблеты. Сначала с опаской, а потом свободно ходил по улицам, заглядывал в мечети. Принимал участие в молитвах и праздниках, был на похоронах и свадьбе. Толкался на базарах и даже подрабатывал там нехитрыми фокусами. Видел краем глаза казнь – да, да! И вот в какой-то день ноги занесли меня на один из дальних рынков. Этот рынок находился в квартале у восточных ворот, который назывался кварталом двойников (в древности здесь подыскивали похожего на себя человека). Я стоял у лотка и что-то перебирал, рассматривал – какое-то барахло, украшения. И вдруг услышал голос. На мне был капюшон, поэтому тот, кто говорил по-русски, меня не узнал. Но я-то узнал его сразу! Камера, рюкзак, очки от солнца, под мышкой путеводитель – это был он, тот самый! На краю света, в огромном городе на рынке квартала двойников, куда меня случайно занесли ноги, – мы встретились.

– То есть он проделал ваш путь? Повторил его за вами?

Кончики губ опущены, глаза распахнуты, в зрачках отражается пламя.

– Или я за ним – не знаю! – Я закрыл лицо ладонями. – Да и какая разница? Если он был частью меня? Если жил со мной в одном и том же времени, в одном и том же ритме, синхронно? Я думал, что презираю этого человека. Что он хуже и ниже меня, ничтожнее. А вышло, что презирал себя. Все самое вздорное и ничтожное, что было во мне.