«В могиле становишься философом». Мне потребовалось секунд тридцать, чтобы осознать эту истину. Я не страдал от клаустрофобии или чего-то подобного, но это место было тесным, а в моей голове роились сотни мыслей. Наихудшей была мысль о том, что я не знаю, что произойдет со мной в ближайшие часы. В моей голове возникали вопросы: явятся ли два ангела (или один?), о которых нам рассказывали на уроках религии? Перемещусь ли я из этого места в другое? Сколько времени потребуется на то, чтобы мое тело сгнило? Если я останусь здесь навсегда, смогу ли я выносить чудовищную вонь? Когда черви начнут заползать мне под саван? Какая часть моего тела первой пойдет им на съедение?
Как я уже сказал, в могиле становишься философом. Философом, которому приходится получать знания из внутреннего мира. На самом деле все, что я знал, по-прежнему оставалось со мной. Например, я знал, сколько будет семью восемь. Только семью восемь? Я знал цену неэтилированного бензина, знал год начала Великой французской революции, последствия глобального потепления, мой номер налогового счета, имя первого человека, ступившего на Луну, количество выигрышей моей футбольной команды, возраст, в котором принцесса Диана вышла замуж, список всех произведений Шекспира, обоснование процесса фотосинтеза, объем торгов на бирже в прошлом году, название равнин Анатолии, количество картонных эльфийских ушей, использовавшихся при создании «Властелина Колец», наименьшее простое число, определение эмоциональности, теорию Большого взрыва и миллионы других вещей. О Господи, сколько же всего я знал! Сколько я выучил за короткий срок моей жизни… Странно, но все, что я узнал, внезапно поднялось из глубин моего сознания. Моя душа пришла в полное смятение. Кроме этих бесчисленных осколков смыслов, в моей голове всплывали сотни вопросов, на которые я не знал ответа. Мысли обрушивались на мое сознание, словно газеты, падавшие с печатного станка. Впрочем, среди этих вопросов был один, ответ на который мне хотелось бы получить в первую очередь.
Из всего, что я знаю, хоть что-нибудь может мне сейчас пригодиться?
Прошло ровно три недели с тех пор, как уплыл дельфин Омер. Три долгие недели, и каждый день был похож на предыдущий. По утрам мне не хотелось вставать, и после завтрака я вновь отправлялся в постель, просыпаясь лишь после полудня. Днем я смотрел мультфильмы, которые видел уже раз сто, а вечером шел в парк, чтобы поиграть с собиравшимися там детьми. Когда я не говорил с ними, я помнил, что они не такие, как я, но стоило мне открыть рот, и я принимался болтать о тех же глупостях, что и они. Я рано ложился спать, но, поскольку долго спал утром, по ночам страдал от бессонницы, а на следующий день мне не хотелось вставать. Так прошло целых три недели, ночи и дни слились в монотонный поток. На двадцать второй день бабушка отправила меня к нашей соседке Бетуле Теизе с тарелкой камбалы.
Бетула Теиза попросила меня посидеть в гостиной, пока она вымоет тарелку, чтобы вернуть ее бабушке чистой. Я был не против, потому что в гостиной стояла клетка с двумя волнистыми попугайчиками, а мне всегда нравилось за ними наблюдать.
Одна из пташек была синей, а другая — желтой. Желтая птичка обычно вела себя спокойно и, казалось, была довольна своей жизнью, а вот синий попугайчик постоянно прыгал из одного угла клетки в другой. Некоторые попугайчики так развлекаются, но было очевидно, что синей птичке не нравилось ее занятие. Она всегда выглядела грустной.
Сегодня птицы были такими же, как и всегда. Наблюдая за прыжками синего попугайчика, я вспомнил о том, что дельфин Омер сказал лебедю, — как он чувствовал, будто пребывает во тьме, и как ему хотелось стать светом, стать свободным, словно птица…
Думаю, синему попугайчику именно этого и хотелось: быть свободным, словно птица… Если вдуматься, последние три недели я чувствовал себя точно так же. Как этот синий попугайчик.
Наблюдая за метаниями синего попугайчика из одного угла клетки в другой, я подумал о том, что лебедь сказал дельфину Омеру: «Став светом и войдя в Мир Света, мы можем встретить Свободу и стать свободными, как птицы».
Читать дальше