Робер Мерль - Смерть — мое ремесло

— Осторожнее! Он заряжен!

Зиберт внимательно посмотрел на меня, взял маузер, проверил магазин и снова в упор уставился на меня:

— И предохранитель отведен.

Я молчал.

— Это у тебя такая привычка — держать заряженный револьвер на столе? — продолжал он.

Я ничего не ответил, он положил маузер и сел на стол. Я тоже сел.

— Я зашел тебя повидать, потому что мне кое-что показалось странным.

Я продолжал молчать, и через минуту он спросил:

— Почему это ты вдруг решил отдать мне сразу весь долг?

— Не люблю долгов.

— Отдал бы половину, а остальное — на следующей неделе. Я ведь тебе сказал, что могу подождать.

— Не люблю жить с долгами.

Он взглянул на меня.

— Так... — улыбаясь, проговорил он. — Ты не любишь жить с долгами. И теперь у тебя денег на три дня, а в неделе семь дней, дорогой!

Взгляд его скользнул по столу, внезапно он поднял брови и поджал губы.

— На два — с сигаретами.

Он взял пачку, внимательно посмотрел на нее и присвистнул.

— Ты себе ни в чем не отказываешь.

Я молчал, и он продолжал с издевкой:

— Твой опекун, наверно, прислал тебе перевод?

Я отвернулся и сухо произнес:

— Тебя это не касается.

— Конечно, старина, меня это не касается.

Я повернулся лицом к нему, он смотрел на меня в упор.

— Разумеется, меня это не касается. Ты хочешь во что бы то ни стало отдать мне весь долг — меня это не касается. Тебе нечего будет есть три дня — меня это не касается. Ты покупаешь министерские сигареты — меня это не касается. У тебя на столе заряженный револьвер — меня и это не касается!

Он не сводил с меня глаз. Я отвернулся, но продолжал ощущать его взгляд на себе. У меня было такое чувство, будто это смотрит мой отец. Я ухватился руками за стул, сжал колени и с ужасом подумал, что сейчас начну дрожать.

Наступила длительная пауза. Зиберт со сдерживаемой яростью спросил:

— Хочешь покончить с собой?

Я сделал над собой усилие и ответил:

— Это мое дело.

Он вскочил, обеими руками схватил меня за рубашку на груди, приподнял со стула и встряхнул.

— Ах ты, подлюга, — процедил он сквозь зубы. — Хочешь покончить с собой!

— Это мое дело.

Его взгляд обжигал меня. Я задрожал, отвернулся и тихо повторил:

— Это мое дело.

— Нет! — заревел он, снова встряхивая меня. — Не твое это дело, гадина! Ну а Германия?

Я опустил голову и пробормотал:

— Германии — крышка.

Я почувствовал, что пальцы Зиберта отпустили мою рубашку, и понял, что сейчас произойдет. Я поднял правую руку, но поздно. Он с размаху закатил мне пощечину. Удар был такой сильный, что я покачнулся. Левой рукой Зиберт поймал меня за рубашку и снова огрел по щеке. Затем он толкнул меня в грудь, и я упал на стул.

Щеки у меня горели, голова кружилась. Моим первым побуждением было вскочить и ринуться на него, но я не двинулся с места. Прошла секунда. Зиберт все так же стоял передо мной, а на меня нашло какое-то блаженное оцепенение.

Зиберт смотрел на меня, глаза его горели бешенством. Я заметил, как на скулах его играют желваки.

— Ах ты, подлюга! — прорычал он.

Он засунул руки в карманы и принялся вышагивать по комнате, восклицая во весь голос: «Нет! Нет! Нет!» — и вдруг закричал:

— И это ты! Ты, ты, ветеран добровольческого корпуса!

Он с такой яростью повернулся ко мне, что я подумал: сейчас он бросится на меня.

— Слушай же, Германии не крышка! Только еврейская сволочь может так говорить! Война продолжается, понимаешь? Даже после этой мерзости, Версальского договора, война продолжается!

Он снова заметался по комнате как безумный.

— Ведь это же ясно...

Ему не хватало слов. Желваки на его скулах безостановочно прыгали. Он сжал кулаки и заорал:

— Это ясно! Ясно! — Вдруг он понизил голос и, вынув из кармана газету, сказал: — Вот! Я не оратор, но здесь все написано черным по белому.

Он сунул мне газету под нос.

— «Германия заплатит!» Вот что они придумали! Они заберут у нас весь наш уголь! Вот до чего они теперь додумались! Смотри, здесь написано это черным по белому! Они хотят уничтожить Германию!

И вдруг он снова взорвался:

— А ты, подлюга, хочешь покончить с собой!

Он стал размахивать газетой и несколько раз хлестнул ею меня по лицу.

— Вот! — воскликнул он. — Читай! Читай! Читай вслух!

Он ткнул дрожащим пальцем в статью, и я начал читать:

— «Нет, Германия не побеждена...»

— Встать, негодяй! — заорал Зиберт. — Встать, когда ты произносишь имя «Германия»!

Я вскочил.