Робер Мерль - Смерть — мое ремесло

— Нет, спасибо, Шрадер.

Он снова повернулся ко мне:

— Я больше не хочу.

Я вынул из кармана полсигареты и закурил.

— Это твое молоко, Шрадер. Для тебя это лекарство.

— Нет, вы послушайте этого идиота! — воскликнул Шрадер, вздымая к небу свою бритву. — Я же говорю тебе, что больше не хочу! Бери, дуралей.

— Нет.

Он пробурчал: «Чертова баварская башка!», потом разделся до пояса, наклонился над тазом и, фыркая, стал умываться.

Продолжая курить, я сел. Перед глазами у меня все время торчала эта бутылка молока. Я отодвинулся, чтобы не видеть ее.

— Что тебе говорил старый Карл? — спросил Шрадер, обтирая тело полотенцем.

Я рассказал ему все. Когда я кончил, он откинул назад голову, выставив свою тяжелую нижнюю челюсть, и захохотал:

— Ах, так вот оно что! — воскликнул он. — В нашем цехе сегодня все ругались, что старый Карл посылает слишком много сейфов. А это не старый Карл, а ты! Это маленький Рудольф!

Он натянул рубашку и, не заправляя ее в брюки, сел.

— Теперь-то ты, конечно, будешь делать так, как тебя научил старый Карл?

— Об этом не может быть и речи.

Он посмотрел на меня, и черная линия его бровей надвинулась на глаза.

— Почему об этом не может быть и речи?

— Мне платят за то, что я выполняю эту работу, и мой долг выполнять ее хорошо.

— Да-а! — протянул Шрадер. — Работаешь ты хорошо, а платят тебе плохо. А ты понимаешь, что из-за тебя старого Карла выгонят?

Он побарабанил пальцами по столу.

— Ведь не может же старый Карл пойти к мастеру и сказать: «Послушайте, с парнем, который работал здесь до Рудольфа, мы пять лет обдуряли вас, и все шло как по маслу!» — Он посмотрел на меня и, так как я молчал, снова заговорил: — Да, попал в переделку старый Карл! Если ты не поможешь — ему крышка!

— Я ничем не могу помочь.

Шрадер потер сломанный нос тыльной стороной ладони.

— Но если это случится, рабочие не очень-то будут тебя жаловать.

— Я ничем не могу помочь.

— Нет, можешь!

— Я выполняю свой долг.

— Твой долг! — крикнул Шрадер. Он вскочил, и полы его рубашки разлетелись в разные стороны. — Хочешь знать, к чему приведет твой долг?! Он приведет лишь к тому, что каждый день будут делать лишние пять сейфов, а у папаши Зекке, у которого и так лопаются карманы, станет еще больше денег! Ты видел сегодня утром, как папаша Зекке подъехал на своем мерседесе? Видел эту проклятую рожу откормленной свиньи? И его брюхо! Можешь быть уверен, уж он-то не спит на жесткой кровати. И молоко, которое он наливает по утрам в кофе, не обезжиренное, тоже можешь не сомневаться! Твой идиотский долг — я тебе скажу, к чему он приведет, Рудольф! Старый Карл будет выброшен на улицу, а папаше Зекке это принесет еще много марок!

— Меня это все не интересует. Для меня вопрос ясен. Мне дали работу, и я должен выполнять ее хорошо, основательно.

Шрадер прошелся по комнате, снова подошел к столу, вид у него был растерянный.

— У старого Карла пятеро детей.

Наступило молчание, потом, не глядя на него, я сухо и быстро произнес:

— Это ничего не меняет.

— Черт бы тебя побрал! — крикнул Шрадер, стукнув кулаком по столу. — Ты мне просто противен!

Я поднялся, спрятал трясущиеся руки в карманы и сказал:

— Если я тебе противен, могу уйти.

Шрадер взглянул на меня и сразу остыл.

— Честное слово, Рудольф, — заговорил он уже обычным голосом, — иногда я спрашиваю себя: не сумасшедший ли ты?

Он заправил рубашку в брюки, подошел к шкафу, вынул хлеб, сало, пиво и поставил все на стол.

— Ну, к столу, — сказал он с наигранной веселостью.

Я сел. Он намазал хлеб салом и передал мне, затем намазал кусок для себя и начал жевать. Кончив есть, он налил себе стакан пива, закурил полсигареты, закрыл нож и сунул его в карман. Он выглядел грустным и усталым.

— Вот видишь, — сказал он, немного помолчав. — Такова жизнь в гражданке! Сидишь по уши в дерьме, и нет никого, кто дал бы тебе ясный приказ! Никого, кто подсказал бы тебе, что делать! Все нужно решать самому.

Я подумал и решил, что он прав.

На следующий день, когда, придя на завод, я проходил мимо старого Карла, он улыбнулся мне и приветливо спросил: «Ну как, парень?» Я поздоровался с ним и направился к своему верстаку. Я чувствовал слабость в коленях, пот стекал у меня по спине между лопатками. Я положил четыре дверцы одна на другую, заработали машины, режущие железные листы, цех загудел, задрожал. Я взял свой калибр, молоток и принялся за дело.

Мне попались трудные петли, на них ушло много времени, и когда я притащил первые четыре дверцы Карлу, он снова улыбнулся мне и сказал: «Вот и хорошо, парень». Я покраснел и ничего не ответил.