Лео Яковлев - Чёт и нечёт

Общение с Природой и почти ежедневная тарелка лесной земляники в молоке или сметане, может быть, не без помощи Хайяма, несущего успокоение мятущейся душе, сделали свое дело, и Ли совершенно забыл о своей недавней слабости. В Москве он пробыл всего два дня, прошедших в непрерывных разговорах, картину будущего, увы, нисколько не уточнивших, поскольку все пока что укладывалось в одну робкую фразу «ну, хуже-то, наверное, не будет». А по всей стране все еще висели усатые портреты и трепыхались, отлитые в лозунги, его «мудрые» слова. Впрочем, никто на них уже не обращал никакого внимания.

От недавнего «всенародного горя» не осталось и следа. Ли даже ощущал дух скрытого веселья, сопровождающий любое частичное освобождение, когда одна смертельная опасность миновала, а другие еще где-то далеко. Ли вспомнил фразу Хозяина из дядюшкиной «копилки», которую после благожелательного приема, оказанного «высокими гостями» какому-то хороводу а-ля рюс в стиле «кантри», восемь лет назад в Ялте произнес «корифей всех наук»: «Самая удивительная черта русского народа — это его способность веселиться». Конечно, он тогда и мысли не допускал, что однажды поводом к проявлению этой «замечательной черты» может послужить и его собственная смерть. Впрочем, сам дядюшка, любивший политику, предпочитал другое высказывание Хозяина из «ялтинского фонда», которым тот порадовал своих соратников по коалиции: «После войны Россия и Англия будут одно ». Дядюшке приходилось видеть «живого» Черчилля, и он с удовольствием представлял себе его физиономию после дословного перевода этого многозначительного заявления.

Дядюшка вообще любил представлять себе виденных им в официальной обстановке «великих» и «выдающихся», важных, напыщенных политиков в разного рода необычных для них, но вполне житейских ситуациях, и все эти сцены всегда находились при нем, в его бездонной памяти, над которой было не властно время.

Прошел год, и незаметные для того провинциального круга «неосведомленных» людей, к которому, пребывая вдали от Москвы, принадлежал Ли, медленные изменения стали все же приносить свои плоды. Особенно это чувствовалось в Москве, куда он приехал сразу же после экзаменов. Открывались новые, доступные по ценам кафе с «самообслуживанием» и кулинарные магазины со стойками, чтобы в них можно было не только «брать с собой», но и перекусить. Началось строительство жилья. Различными и весьма медленными путями изменялся состав опричников, удержавшихся у власти в первый год после смерти Сталина. Появились и новые люди. Все это свидетельствовало о том, что какие-то «процессы» в руководстве страны шли, и первые практические результаты этих процессов вселяли кое-какую надежду.

Впрочем, Ли после памятных ему дней 53-го сразу же вернулся к своим историко-философским изысканиям и развлечениям, и к тому же «открыл» для себя «Жизнь Клима Самгина», поглотившую все его внимание, несмотря на то, что дядюшка, узнав о его новом увлечении, проворчал, что «это» еще хуже, чем «Современная история» Анатоля Франса. Дядюшке было проще: и Горького, и Франса он знал лично, они были для него еще живы, и он с ними все еще продолжал свои споры, а Ли предпочел Горького лишь потому, что «Сорок лет» и особенно комментарии к этой книге послужили ему иллюстрацией к его поискам правды прошлого. Текущая же политика пока не таила близкой опасности его миру и потому отошла для него на второй план.

Единственное, чего ему очень хотелось, так это побывать там, где недавно всесильный Хозяин скоротал свои последние дни, чтобы там, «на месте», убедиться в своей причастности или непричастности к его агонии и смерти.

Читатели этих строк, вероятно, уже привыкли к тому, к чему сам Ли никак не мог привыкнуть: к подконтрольности всех его желаний и действий. И на сей раз не обошлось, надо думать, без вмешательства Хранителей его Судьбы, поскольку однажды дядюшка сказал:

— Да, чуть не забыл! Тут у меня был один из моих бывших студентов и, между прочим, рассказал, что он имеет какое-то отношение к подготовке музея Сталина на той самой даче, так живописно представленной когда-то нам Иваном Михайловичем. Я вспомнил твой к ней интерес и договорился, что он тебе эту дачу покажет. Где-то был его телефон…