Ха Кхань Линь - Девушка из бара

Ле Минь Тяу был у себя, он сидел в рубахе с короткими рукавами. Услышав через открытую дверь шум подъехавшего мопеда, он выглянул и, увидев Кхиета, просиял так, будто в гости к нему пожаловал долгожданный друг.

— Это ты! — Ле Минь Тяу встал навстречу Кхиету, он радовался как ребенок. Его рот растянулся в широкой улыбке. Под левым глазом возле самых ресниц темнела родинка.

— Ну садись, садись, — он придвинул кресло и стал суетливо натягивать пиджак. — Ты извини, вечер прохладный, и я одет по-домашнему. Эх, чайку бы…

Он заварил чай. Ароматная жидкость желтела в белых чашечках. В гостиной не заметно было никакой роскоши, убранство ее было скромным и простым. Двое детей хозяина занимались в соседней комнате. Откуда-то издалека доносился детский плач.

— Выпей чаю, — Ле Минь Тяу подвинул гостю чашечку и уселся напротив него, быстро моргая. — Для меня твой приход — большая честь. Вот уж никак не думал увидеть тебя в моем доме. А как ты вырос, возмужал! У тебя такое лицо, такие глаза и лоб, которые запоминаются надолго, — и он произнес грустным тоном: — Говорят, ты очень похож на отца.

— Да, говорят, — подтвердил Кхиет.

Тяу протянул гостю сигареты, но тот отказался. На столе стояли свежие розы, срезанные, по-видимому, совсем недавно. Бархатистые лепестки, казалось, жадно дышали. На видном месте висела в рамке под стеклом фотография Нят Линя [10] Нят Линь (1905–1963) — реакционный буржуазный писатель и политический деятель, покончил жизнь самоубийством. .

— Я смотрю, вы почитаете Нят Линя? — спросил Кхиет.

— О да, да! Это великий писатель, выдающийся революционер. А у тебя что, другое мнение на этот счет? — Ле Минь Тяу придвинул свое кресло поближе. — Ты не знаком с Нгуен Тыонгом, его сыном?

— Нет, — коротко бросил Кхиет.

— Пей чай, а то остынет, — сказал Ле Минь Тяу, подвигая гостю чашечку и выпил свой чай одним духом, потом откинулся на мягкую спинку кресла, — а я-то полагал, что Зунг [11] Зунг (букв, «мужественный») — герой романов Нят Линя «Решительный разрыв» (1934) и «Двое друзей» (1936); Зунг претендует на роль борца за национальное освобождение, хотя на самом деле является скорее индивидуалистом, одиночкой без ясной цели. — это идеал нашей молодежи и парни, особенно твоего возраста, должны бы подражать ему.

— Подражать? — Кхиет с удивлением посмотрел на хозяина и поставил чашечку на стол. — Не думаю, что ему можно было бы подражать, наша молодежь ушла далеко вперед.

Хозяин, стряхнув пепел в пепельницу, кивнул головой.

— Смотри-ка, а ты стал мыслить совершенно по-другому. Я и сам совсем недавно полагал, что оставил далеко позади прежние идеалы. Но я ошибался, и должен тебе сказать, нынешняя молодежь тоже на этот счет сильно заблуждается. Известно ли тебе, что когда-то я состоял в Союзе молодежи «За спасение родины» [12] Патриотическая молодежная организация, действовавшая в рамках единого национального фронта, руководимого коммунистами. ? И моя жена — тоже!

Он прикрыл глаза и, поднеся растопыренную пятерню к своему морщинистому желтому лбу, сделал такое движение, будто вырывал из памяти неприятные воспоминания.

Кхиет слушал его, боясь пошевелиться: он опасался что малейшее движение может прервать течение мыслей Ле Минь Тяу.

А тот рассказывал о трудностях и сложностях борьбы, болтал о всякой всячине… Только о трудностях борьбы говорил он совсем не так, как учителя в школе имени Нгуен Ти Дьеу. Он говорил спокойным, бесстрастным тоном. Слышно было, как в кухне его жена громко бранила прислугу: видимо, она не знала, что в доме гость.

Кхиет сидел все так же спокойно и невозмутимо смотрел в глаза Ле Минь Тяу. Тот потянулся к пепельнице и снова стряхнул пепел сигареты.

— Ведь мы с тобой друзья, — заговорил он доверительно, — и я хочу сказать тебе напрямик: желаешь учиться, как все люди, не езди так часто в деревню. А ты не возишь ли туда листовки? — Ле Минь Тяу испытующе уставился на Кхиета. — В таком случае, имей в виду: ты рискуешь! Если человек вместо того, чтоб учиться, повадился слушать подстрекательские речи вьетконговцев, — дело скверное! — У него заходил кадык, словно он хотел и не мог проглотить это «скверное дело». — Хм… Листовки эти до добра не доведут, так и знай. Я вот спрашиваю вас, молодежь, — он вызывающе посмотрел на Кхиета, — если вы считаете себя умниками, почему же вы не станете во главе государства, чтобы помочь стране? Учти, я ведь могу повернуть дело по-другому: вот возьму и доложу властям, что в промежутках между днями, когда ты участвовал в демонстрациях, ты непременно ездил в деревню. А ты знаешь, что сейчас представляет собой деревня? Гнездо вьетконговцев! — И, понизив голос, он сделал угрожающий жест, а потом добавил чуть тише: — Кхиет, скажи матери, чтобы переезжала в Хюэ, и пусть занимается здесь мелкой торговлей… чем хочет. А жить у меня можно. Все веселее будет. Я думаю, — он уселся в кресле поглубже, оперся на ручку и потянулся к портсигару, лежавшему на столе, — если она будет так же бродить от рынка к рынку — по морскому берегу, по бесконечным пескам, как бы ее не пристукнули вьетконговцы. Неужели тебе это не приходило в голову? — Он щелкнул зажигалкой и опять посмотрел Кхиету в глаза.