Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Тут раздался шум: пьяные немцы, сидевшие в глубине кабачка, затеяли ссору. Один из них вскочил, другие, схватив его за руки, пытались усадить на место. Утихомирив дебошира, компания весело засмеялась и потребовала еще вина.

— Ну и как вы управляетесь с ними? — спросил я, зная, что алькальд человек необщительный.

— Решаю в уме математические задачки, так что думать мне о них некогда. Есть среди них такие, что трезвыми не бывают. Женщины еще хуже мужчин — суки, одно слово. А так вроде не скажешь.

— Хлопот небось с ними?..

— Напьются — еще полбеды, об этом я и не говорю. Как они на парней наших кидаются! И проблем никаких нет — ночной портье им все устроит. Помните Лару? Все иностранок обхаживает. Жеребец он здоровый, не нам с вами чета. Мне донесли, что ночной портье с каждой получки отдает Ларе 25 песет. А в прошлом году было всего четыре. Все вздорожало. Ума не приложу, стоит ли связываться с полицией? Дело, конечно, противозаконное, да разве в этом суть?

Уберут Лару — другой найдется.

Немец щелкнул пальцами, желая расплатиться, и к нему побежал остролицый буфетчик. Он получил по счету, отсчитал сдачу и замер в ожидании. Затем сгреб в ладонь мелочь, оставленную посетителем. Ни один мускул не дрогнул на его лице — оно оставалось все таким же бесстрастным. Алькальд покачал головой.

— Прошу заметить: мало того, что он, и глазом по моргнув, берет деньги, ему и в голову не приходит сказать спасибо. — Вот до чего мы докатились. Хоть и кормят нас туристы, а мы их не любим. Почему? Да потому, что больно смотреть, во что они нас превращают. Одно лишь меня утешает.

— Что же?

— Долго это не протянется. Это как болезнь, поветрие. В старые времена нас косила чума. Теперь мы страдаем от туристов, но это такая же болезнь, когда нибудь она должна пройти! Вот уже год, как они здесь — и всех нас совратили. В будущем году дела пойдут лучше — мне уже сказали, что отдыхающих ожидается вдвое меньше, чем сейчас. А еще год — и все кончится. Нашла на Мугу такая прихоть — не все же ему свиней откармливать. Год-другой — и все это ему надоест, он придумает что-нибудь новенькое.

Ни одного туриста здесь не останется, и заживем мы, как прежде. Знаете, что я тогда сделаю?

— Приведете кабачок в божеский вид, чтоб все было, как когда-то.

— Угадали, — сказал алькальд. — И стану жить-поживать, горя не зная.

— А где русалка? — спросил я.

— Убрал от греха подальше, — ответил он. — Но каждый день чищу, так что можете не беспокоиться.

Как только Муга от нас уберется, русалочка займет прежнее свое место.

К этому времени иностранцев в Фароле стало столько же, сколько и коренных жителей. В основном это были французы, хотя попадались немцы и скандинавы, а вскоре прибыли и первые англичане. Они разговаривали громче всех, вели себя самым бесцеремонным образом, и, хотя прислуга буквально с ног сбилась, выполняя их прихоти, они остались при твердом убеждении, что все испанцы — лентяи и бездельники.

Все комнаты были заняты туристами, и рабочие возводили фундаменты двух новых гостиниц. После семи не оставалось ни одного свободного места ни в кабачке алькальда, ни в мавританском кафе в конце прибрежной дороги. Вот-вот должно было открыться третье питейное заведение — бар-ресторан. Его построили на месте старого лодочного сарая. Кармелу оттуда все-таки выселили. Хотя с веранды гостиницы и открывался неприглядный вид на дом Кабесаса и груды строительного мусора, гостей это нисколько не смущало: по вечерам здесь было не протолкнуться — танцевали до утра.

Муга заботился о туристах, как курица — о своих цыплятах: они делали, что хотели, и любая их прихоть тут же выполнялась. В Испании все еще действовали ханжеские «Правила поведения в общественных местах», но Муга своей волей их отменил. Обниматься и целоваться в общественных местах запрещалось законом — однако на Фароль он больше не распространялся: когда наступил второй по счету туристский сезон, в лунную ночь нельзя было и шагу ступить, чтобы не натолкнуться на милующиеся парочки — они заполонили все улицы и переулки, сидели в лодках, прятались под баркасами, вытащенными на берег. Полиция объявила кампанию по борьбе с декольте, и из города прибыл изувер в штатском со своим личным портновским метром, но Муге удалось его сплавить. В 1950 году еще действовал закон, запрещающий иностранным гражданам появляться в общественных местах в шортах, если только у них колени не прикрыты носовым платком, но у Муги был свой человек в гражданской гвардии, и он постарался сделать так, чтобы этот закон на Фароль не распространялся. В том же году местную девушку отправили в исправительную колонию, под надзор монахинь: она появилась на пляже в бикини.