Димитр Коруджиев - Дом в наем

Артист и отшельник, какой парадокс. Первое – только импульс, свобода – во втором. Но что знают об этом люди…

Кристина заговорила неожиданно, о себе и Василе. Ее голос, зазвучавший так решительно, уплотнил, приблизил тишину к Матею: вероятно, я грешна, уже третью свадьбу отменяю (это очень нехорошо, противоестественно, мне еще бабушка говорила, и, наверно, придется расплачиваться когда-нибудь), но причина всегда была одна и та же – раньше неосознанная – Васил, да, Васил, теперь я даю себе отчет, потому что мы сблизились, и оказалось, что я сравнивала его невольно с другими, сосед, такой хороший парень, и вот, не выдержала, захотелось, чтобы он стоял по левую руку от меня, вместо того, чтобы быть справа, да, я с детства знала это и уверена, что никогда не встречу никого лучше, эта мысль поразила меня тогда, в ресторане, и я спросила себя: почему бы не попробовать быть счастливой, почему я должна жить кое-как, лишь бы люди сказали „она замужняя", лишь бы сказали „живет – и ладно", ну вот, выговорилась перед вами, а дома его мне не нужны, пусть мать и отец оставят их себе, мне нужен Васил.

Матей молчал… с закрытыми глазами. Так ее и слушал, сам того не замечая; инстинктивно занял позу идола, деревянной маски, перед которой надо говорить громко. Почему так? Чтобы не видеть, как она хочет использовать его, рассчитывая, что многократно сказанное Василу в присутствии третьего человека прозвучит вдесятеро сильней? Третий человек, который им не друг, не приятель, а какое-то почти официальное лицо. Исповедь, которая должна связать их, его присутствие – почти священническое – к этому ли она неосознанно стремилась? (Она даже не извинилась, что занимает его своей персоной, не проявила ни малейшего стеснения или колебаний.) Он посмотрел на нее, глаза их встретились: она чего-то ждала, но не утешения. Что за чертовщина, – подумал Матей, – вероятно, одно из условий, которые ставит тишина, чтобы принять тебя в свой круг, – это полная уверенность других в себе и твое бесконечно наивное представление о них? И только потом – подлинная оценка, лишенная предубеждения, только после того, как они пришли: таков путь добронамеренной мудрости. Посмотрел на Васила. Его вид разбудил забытую боль, она подпрыгнула, как зверек, там, под тяжелым гипсом.

– Надоел мне это груз, – сказал он. – Когда, наконец, снимут его… Всю жизнь спортом занимался…

И он постучал пальцем по гипсу. Впервые он жаловался, впервые говорил, что многое потерял… Чего же он хотел – чтобы его оставили в покое? Кристина встала обиженно и так же решительно, как говорила: опять пошла варить кофе, если кто-нибудь захочет… Оба не ответили ей. Что-то темное вылетело из угла, где Васил сидел сжавшись, словно никому не нужный; я очень верю ей, сказал молодой человек, после того, как она вышла, и не без основания, не так ли? Режиссер и на этот раз не сказал ничего. Он только кивнул рассеянно, неожиданно вспомнил и заговорил о Любином давлении. „Да, у нее высокое давление", – Васил оказался сговорчивым. Это опасно для жизни, начал Матей, счастье и будущее нельзя строить на смерти… (Это верно, мама может умереть, если я брошу их.) Какими бы ни были его родители, их связывают прочные узы. (Это ты правильно понял, один помрет – другой тут же последует за ним в могилу.) Они прервали на некоторое время разговор, немного стыдясь своего назойливого и порывистого дыхания. Темное теперь висело над ними, раскинув крылья. „Вот почему ты сжимался в углу… Ты уже испугался и готов сдаться…"

– Не могу тебе ничего посоветовать, Васко, – Матей редко бывал таким безжалостным. – Лучше всего, если ты сам примешь решение и ответственность возьмешь на себя.

Безжалостно? Да он просто пытался уйти, убежать… Нейтральная точка зрения не что иное как предательство. „Кто кроме меня скажет Василу, что такое свобода?" Верно, парень уже испугался, подсознательно он уже принял решение, но мог бы прожить хотя бы один вечер свободы – благодаря словам Матея. Разве он не оставляет Васила в положении раба, всегда настроенного на бунт, но осужденного ни разу не поднять головы? Да, Матей не одобрил Кристину. Но можно не просто отбросить этот повод для бунта, можно поискать и другой…

Кристина и Васил поднялись в незнакомую ему вторую комнату, остались там до утра. (Он не возразил, испытывал угрызения.) Они ушли очень рано, но он услышал, как тихонько спускаются по лестнице, как прикрывают за собой входную дверь. Смысл их прихода незаметно изменился: любовники просто искали убежище, чтобы провести ночь. Ничего больше.