Уве Тимм - Открытие колбасы «карри»

«Эй, тихо, не то стреляю, черт тебя побери!» За дверью все смолкло. Затем она услышала скрип ступенек. Это спускался вниз Клаусен, а вслед за ним ее муж. На нем были лишь рубашка, брюки и шлепанцы. Она стояла возле кухонного окна и глядела вниз на Брюдерштрассе, на маленький кусочек мостовой, что просматривался сверху. Лена видела, как он прошел мимо дома, шаркая ногами в шлепанцах, и даже не взглянул наверх; но сюда он больше не вернулся.

С той поры она обрела покой, если можно так сказать, ведь надо было заботиться о детях. Потому как Эдит по-прежнему оставалась без работы. А тут еще совсем маленький Хайнц. Отец Хайнца, друг Эдит, лейтенант саперных войск, пропал без вести – не в России, а в Бранденбурге. С ума можно сойти, правда?

Я все старался отвлечь ее от воспоминаний об Эдит и пропавшем без вести лейтенанте саперных войск и навести на разговор о колбасе «карри». Я сказал, что на улице легкий ветерок, временами с небольшим дождем.

– Может, съездим на Гросноймаркт? Мы могли бы там съесть по кусочку колбасы «карри».

– Опять будет столько суеты.

– Нет, – заверил ее я, – там можно без проблем припарковаться. И к тому же поедим колбасы «карри».

– Все равно – не-а.

Потом она таки согласилась. Думаю, из простого желания еще раз пройтись по площади, на которой тридцать лет стоял ее ларек, куда она приходила ранним утром, а возвращалась домой поздним вечером. Он не работал лишь по воскресеньям. Тридцать лет без отпуска, не пропущено ни одного дня. Невзирая на зимнее ненастье, жарила колбаски, продавала пиво, предлагала на бумажной тарелке огурчики. Фрау Брюкер хотелось послушать шум города, почувствовать запах Эльбы, да, при западном ветре там можно вдохнуть запах Эльбы: солоноватой воды, масла, нечистот, сурика, и вдобавок послушать доносящийся с верфей грохот металла, заклепочных молотков, сирены кораблей.

Как и в прошлый раз, она надела свой зеленый дождевик и нацепила полиэтиленовый колпачок на коричневую шляпку, напоминающую горшок.

Я провез ее мимо дома, в котором она прожила более сорока лет, его входная дверь однажды отворилась и захлопнулась, выпустив мужчину в домашних шлепанцах, наверху окно, за ним стоял запертый на ключ Бремер и смотрел вниз.

– Дома опрятные, недавно покрашенные, – описываю я ей Альте Штайнвег, – белые карнизы и окна, светло-серые фасады. Напротив теперь испанская закусочная.

– Испанская?

– Да, – сказал я. – На углу контора по дизайну мебели. Мы сворачиваем на Вексштрассе. Табачный магазин господина Цверга еще стоит, за стеклом эркера виден сам господин Цверг, он протирает свой стеклянный глаз. Остановимся?

– Ах, нет, – ответила она, – ни к чему.

Брюдерштрассе, Вексштрассе, вот тут был черный рынок. Оттуда матерые и начинающие спекулянты направлялись на Гросноймаркт к ее ларьку, чтобы подкрепиться лимонадом, желудевым кофе, жареной сосиской, может, и колбасой «карри».

– Колбаса «карри» была уже тогда? – осторожно спросил я.

– Конечно. И пользовалась очень большим спросом. В ту пору дела шли хорошо, не то что потом, – пояснила она, – то есть в шестьдесят восьмом отлично шли. Постоянно приходили студенты. Но потом все в одночасье изменилось, появился «Макдональдс» с его сытными булочками, а потом ларьки с дёнерами. Но сорок седьмой год – вот это было время! Платили не деньгами, а товаром. Порция колбасы «карри» и чашка желудевого кофе стоили, с учетом курса, три или четыре «зеленых». Кроме того, можно было поесть и в долг. Завсегдатаям. В конце недели я подводила итог в пересчете на сахар, шоколад или смальц.

– Сложно.

– Не без этого, но зато доставляло столько удовольствия, тут надо иметь чутье.

Она подняла голову, посмотрела на меня подернутыми туманом голубыми глазами и коснулась рукой носа. Не все определялось деньгами, надо было знать, что пользовалось спросом, чего не хватало. У ее ларька за чашкой кофе и колбасой «карри» тоже совершались крупные сделки. Это было место встречи, своего рода биржа под открытым небом. К примеру, восемнадцать пластин вирджинского табака обменивали на двадцать два ящика соленой сельди, на оплетенную бутылку чистого спирта, на четыре сильно изношенные автомобильные шины или на двадцать килограммов соленого датского масла. Искусство заключалось в том, чтобы правильно оценить стоимость предложения и спроса таких несопоставимых товаров, как соленое датское масло, соленая селедка и табак. А стоимость эта менялась даже во время оценки. Валютой была сигарета, и не любая, а марки «Честерфилд» или «Плейерс».