Кристина Клайн - Картина мира

Однажды, через несколько месяцев после выхода “Сиротского поезда”, одна моя подруга-писатель сказала, что видела “Мир Кристины” в Музее современного искусства в Нью-Йорке и вспомнила обо мне. Я тут же поняла, что обрела тему.

На два последних года я погрузилась в мир Кристины. Часами просиживала напротив подлинника этой картины в Музее современного искусства в Нью-Йорке, вслушивалась в восторженные, встревоженные, заинтересованные, пренебрежительные, пылкие комментарии проходивших мимо людей со всего света. (Мой любимый – от одной датчанки: “Она такая… жуткая”.) Изучала работы всех троих знаменитых Уайетов-художников – Ньюэлла Конверза, его сына Эндрю и сына Эндрю Джейми, – чтобы уловить богатство и сложность их семейного наследия. В Мэне я пристально исследовала музей Фарнзуорт в Рокленде, где под работы Уайета выделено целое здание, и имение “Мир Кристины” в Кушинге – старую приморскую ферму, которая ныне часть экспозиционного пространства Фарнзуорта. Я беседовала с историками искусства и американскими историками – и мне посчастливилось познакомиться с несколькими экскурсоводами по дому Олсонов, они слали мне статьи и письма, какие я бы самостоятельно никогда не обнаружила. Я читала биографии, автобиографии, некрологи, журналы и газеты, истории искусства, книги по искусству, критику. Прочла больше, чем хотела бы, о судилище над ведьмами в Сэлеме – оно играет роль в истории семьи Кристины. (Ох как интересно!) Я собирала открытки и даже купила сувенирный плакат “Мир Кристины” – себе на стенку.

И вот что я обнаружила. Кристина Олсон – наследница, по одной стороне родни, верховного судьи в деле сэлемских ведьм, а по другой происходит из бедной шведской семьи торфорезов: для образцового символа Америки родословная исключительно подходящая. На картине Уайета Кристина решительна – и страждет, вынослива – и уязвима, у всех на виду – и таинственна. Одинокая в море сухой травы, она – архетип личности среди природы, полностью присутствует в моменте, но при этом – мучительно напоминает о безбрежности времени. Как пишет куратор Музея современного искусства Лора Хоптмен в книге “Уайет. Мир Кристины” ( Wyeth: Christina’s World ), “эта картина – в первую очередь психологический пейзаж, нежели портрет, описание состояния ума, нежели места”.

Как и фигура-силуэт на картине Джеймза Уистлера “Мать Уистлера” (1871), и простолицая чета фермеров на “Американской готике” Грэнта Вуда (1909), Кристина воплощает многие черты, которые мы привыкли считать типично американскими: стойкий индивидуализм и тихую силу, дерзость перед трудностями, непреклонную живучесть.

Как и с “Сиротским поездом”, когда я писала “Картину мира” – пыталась придерживаться подлинных исторических фактов, где это возможно. Как и настоящая Кристина, моя героиня родилась в 1893 году и выросла в суровом доме на голом холме в Кушинге, Мэн, с тремя братьями. За сто лет до этого трое ее предков сбежали из Массачусетса посреди зимы, попутно сменив написание фамилии – чтобы уйти от порочащей ассоциации с их родственником Джоном Хэторном, судьей на процессе сэлемских ведьм, единственным, кто так и не покаялся. На эшафоте одна из осужденных ведьм наложила проклятие на семью Хэторна, и призрак этого судилища не оставлял Хэторнов много поколений; в Кушинге поговаривали, что те трое Хэторнов притащили ведьм за собой. Другой родственник, Нэтэниэл Хоторн, тоже сменивший написание имени, чтобы скрыть родовую связь, писал о непреклонной жестокости своего прапрадедушки в “Юном Гудмене Брауне” [42]– сказе о том, как те, кто боится тьмы в себе, первыми станут искать ее в других.

В той же мере значимой частью моего романа стала еще одна подлинная история. Поколение за поколением дом на холме был известен как “дом Хэторнов”. Но ранней зимой 1890-го, посреди лютой снежной бури, рыболовецкое судно, возившее известняк для изготовления цемента и кирпичей, встало во льду в проливе у реки Св. Георгия, и молодой шведский моряк по имени Йохан Олавсон застрял в этих местах. Капитан судна, уроженец Кушинга, предложил Олавсону остаться у него. Олавсон прошел по льду к домику капитана Малоуни, где просидел всю зиму, ожидая, пока с оттепелью не растает лед, чтобы вернуться в море. Вверх по холму от домика Малоуни размещался величественный белый дом, принадлежавший почтенному капитану Сэмюэлу Хэторну. Йохан вскоре узнал историю семьи на холме Хэторн: они на грани “выдочерения”, то есть наследников по мужской линии, чтобы фамилия продолжила жить, не осталось. За несколько месяцев юный моряк сам выучил английский, сменил имя на Джон Олсон и объявил о своем присутствии “старой деве” – дочери Хэторна Кейт: ей тогда было тридцать четыре, на шесть лет старше него. В течение одного месяца умер Сэмюэл Хэторн, а Джон Олсон женился на Кейт и принял ферму. Их первый ребенок, Кристина, родился через год, и большой белый дом стал известен как дом Олсонов. Хэторны выдочерились.