Одри Ниффенеггер - Соразмерный образ мой

Содержимое той полки перекочевало к Роберту вместе с другими вещами Элспет, которые он забрал из ее квартиры; все это хранилось в коробках, составленных у кровати. К содержимому коробок он не прикасался, если не считать джемпера и пары туфелек, которые нашли приют в одном из ящиков его собственного письменного стола. Время от времени он выдвигал этот ящик, любовно поглаживал ее вещи, а затем убирал их на место и возвращался к работе.

Коробки специально были поставлены так, чтобы кровать загораживала их от глаз, иначе он смотрел бы на них днями напролет. У него возникла мысль перетащить их в гостевую спальню, но это было бы не по-человечески. Ему еще предстояло изучить их содержимое. При жизни Элспет он горел желанием сунуть нос в ее дневники. Он хотел узнать все, выведать ее сокровенные тайны. Но потом долго не решался прикоснуться к этим записям, не говоря уже о том, чтобы перенести их к себе. Теперь они были под рукой, но он к ним не притрагивался. С ним остались воспоминания, и он не хотел их нарушать или опровергать. Как историк, он прекрасно знал, что любые документальные свидетельства обладают взрывной силой. Потому-то коробки, как шашки динамита, лежали в неприкосновенности у него в спальне, и Роберт заставлял себя не смотреть в их сторону.

Наступило 12 марта — хмурая, пасмурная суббота; в этот день Марике исполнялось пятьдесят четыре. Мартин проснулся в шесть часов и валялся в постели, мысленно разрываясь между счастливым предвкушением (она будет ждать поздравления и непременно ответит на его звонок) и тревожными сомнениями насчет уместности своего знака внимания (он составил для нее невероятно трудный кроссворд-криптограмму, в котором первая и последняя буквы каждой дефиниции складывались во множественные анаграммы ее полного имени, а решение сводилось к анаграмме строчки из стихотворения Джона Донна «Прощание: запретная грусть» [77]). Этот кроссворд вместе с подарком он загодя передал Роберту, который пообещал отправить его экспресс-почтой. Мартин решил выждать до двух часов дня, а уж потом сделать телефонный звонок. В Амстердаме это три часа: она как раз отобедает и будет пребывать в благодушном субботнем настроении. Он выбрался из постели и принялся за рутинные утренние дела, сравнивая себя с единственным ребенком, ожидающим пробуждения родителей в рождественское утро.

Марика проснулась поздно, в растерзанных чувствах; через жалюзи к ней на подушку падал робкий солнечный свет. «У меня сегодня день рождения». Lang zal ze leven, hieperderpiep, hoera. Никаких определенных планов у нее не было, разве что пригласить подруг на кофе с пирожными. Она не сомневалась, что ее поздравит Мартин, а возможно, и Тео, хотя Тео иногда забывал — будто нарочно использовал свою рассеянность как защитную броню. Она всегда сама ему звонила накануне отцовского дня рождения; уж не делал ли Мартин того же самого ради нее? Мартина, кстати, она недавно видела во сне; очень aangename был сон, об их старой gezellig квартирке в Сент-Джонс-Вуд. Как будто она моет посуду, а Мартин подходит сзади и целует ее в шею. Воспоминание или мечта? Она явственно представляла его руки у себя на плечах, а губы — у основания шеи. Ну-ну. После расставания с Мартином она подвергала свои эротические фантазии строгой цензуре. Если он пытался пролезть в ее мысли, то быстро получал пинка, но сегодня утром, по случаю дня рождения, она не стала сдерживать воспоминания-мечты.

Бандероль доставили около полудня. Марика положила ее на кухонный стол и пошла искать перочинный нож, потому что пакет был почти полностью залеплен скотчем и увещеваниями: «не бросать». Как будто из дурдома. Но он у меня и есть дурик, родной мой. В розовой коробочке лежала пара небесно-голубых лайковых перчаток. Марика примерила. Нежные, как дыхание, они идеально подошли ей по размеру. Она пробежала лайковыми пальцами по невидимому пушку на руке. Перчатки скрадывали узловатость суставов и возрастные пигментные пятна. Казалось, она получила в подарок новые руки.

В приложенном конверте были письмо и кроссворд; в конвертике поменьше — ответы. Марике захотелось начать со второго; она не умела решать кроссворды, и Мартин это знал. У нее и в мыслях не было всерьез браться за те шедевры криптографии, что он составлял для нее каждый год, и оба они понимали: эти поздравительные кроссворды — не что иное, как символ постоянства, наравне с броскими узорчатыми свитерами, которые Марика вязала для Мартина к его дням рождения. На этот раз ответами служили две строфы из стихотворения Джона Донна: