Андрей Бычков: Дипендра

– Лиза!

Она разжала губы и попыталась вырваться.

– Нхе нуа-да!..

Я отпустил руки. Она откинулась, освобождая рот:

– Не надо!

Но в каком-то припадке бешенства я снова схватил ее за голову и стал со всей силы сжимать ее виски.

– Ли-за-а!

Она яростно уперлась мне руками в бедра.

– Пусти!

Вдруг рванулась вперед, пытаясь вцепиться зубами в мой член. Я вовремя увернулся, она попала в живот и прокусила до крови. Я закричал и ударил ее сверху в темя.

– Сука!

Она завизжала. Я зарыдал и снова ударил ее по голове:

– Ты Лиза!.. Лиза!..

Я плакал и плача продолжал бить ее.

– Лиза!.. Лиза!.. Лиза!..

Она упала. Мне стало страшно, что я убил ее. Я наклонился над ней и бережно взял ее на руки. По лицу ее текла кровь. Я осторожно опустил ее на кровать. Темя было разбито, на виске была глубокая ссадина. Ужас и отчаяние охватили меня.

– Лиза, прости меня… Я люблю тебя… У меня же никого нет кроме тебя… Я же твой Вик…

Плача, я вытирал пальцами кровь с ее лица и целовал.

Она вдруг открыла глаза:

– Вик…

Я замер, я не двигался, ловя в ее глазах этот вдруг возвращающийся отклик.

– Вик… – слабо повторила она.

Я лег рядом и снова осторожно ее поцеловал. Она попыталась улыбнуться и вдруг тихо сказала:

– Я… я все вспомнила.

Глаза ее светились смыслом, человеческим смыслом.

– Я люблю тебя, – только что и мог сказать я.

Она слабо улыбнулась:

– Я тоже.

Осторожно я переложил ее голову себе на плечо и замер. Так мы и лежали, прижавшись друг к другу. По потолку, как-то странно сияя, пробегали блики пламени. Было тихо, снаружи не доносилось ни единого звука. Казалось, что в этой страшной тюрьме никого, кроме нас двоих, и не было.

– Вик, – вдруг тихо позвала меня она.

– Что?

Она медлила.

– Мы не умрем?

Что-то неумолимое и жестокое взяло за сердце, но я… я все равно чувствовал себя живым. Молча я лежал рядом с ней. Я был как бы поверх ответа.

– Вик, мы не умрем? – повторила тихо она. – Они ведь не убьют нас?

Я молчал.

– Они говорили мне, что я твоя смерть… Но ведь это неправда.

«Неправда», – отозвалось во мне. Стало радостно.

– Ты и в самом деле любишь меня, Лиз?

– Зачем ты спрашиваешь?

– Ну… ведь это же все… из-за меня.

Она помолчала.

– Теперь я знаю, что я люблю тебя…

Я замер и не двигался. Словно бы что-то исполняло меня как какую-то музыку. Нет это было не только возвращающееся желание.

– Да… люблю, – повторила она и замолчала. И я не смел нарушить этого молчания.

Блики пламени скользили по стенам и по потолку. И словно бы ни стен, ни потолка и не было. Только это вечное движение. Мне показалось, что огонь там, в этой каменной нише под изображением Кали, только лишь разгорается. Странное чувство овладевало и овладевало мной, и с каким-то горьким и в то же время сладостным любопытством я словно бы к нему прислушивался, – что ничего и никогда уже теперь не будет иметь для меня значения.

Ничего кроме этого…

… дрожание огня, да, дрожание огня, входит и входит, входит человек в человека, в богиню бог, лингам в йони, разгоняться и разгоняться, входит и входит, на выдохе, ногтями за ягодицы, губы в губы, замыкая ток, входит и входит на всю длину, последний раз, вдоль всего бога, как сам-ты, есть и еще раз есть, ять и еще раз ять, сладкая – навсегда, разгораться огню, разгораться, разжигай, пизда, разжигай, забирай, пизда, забирай, спрячь же, о пизда, я боюсь, я хочу исчезнуть, остаться вот так, вот так, входит, входит сильный и могучий, великий и славный, неуязвимый, бессмертный, как отец, вот так, вот так, все выше и выше поднимается пламя, все ярче и ярче разгорается огонь, исчезают стены и коридоры, горит и рушится эшафот… нет, я не умираю, нет, я не умираю, я – ярче яркого пламени, и эта история – моя, без смерти нет воскресения…

Ключ в замке загремел и дверь в камеру медленно открылась. Гуркх с факелом, четыре солдата и два палача, один из которых с поклоном пропустил другого вперед, называя его «достопочтимый Ангдава». Они вошли и долго стояли молча, разглядывая беззащитную наготу лежащих на кровати. И наконец тот, кого назвали Ангдава ласково сказал:

– Пора.

И тот, кого звали Вик стал медленно одеваться. А та, которую звали Лизой опрокинулась, спрятав в подушку лицо. И плечи Лизы содрогались от беззвучных рыданий. И она ничего не могла с собою поделать. И отчужденно Вик одел на себя черную с белым робу. Ангдава все также ласково улыбался. Лица солдат были ожесточены. Вик застегнул последнюю пуговицу «пиджака» и опустил руки, поднимая голову и глядя в лицо палача, он ждал знака, чтобы начать этот трудный путь, но Ангдава почему-то медлил. Замерли и не двигались и солдаты, словно бы и они тоже чего-то ждали. Так прошло мгновение, равное вечности. Лиза беззвучно рыдала на кровати… Наконец послышались чьи-то шаги. Они приближались издалека, кто-то неторопясь шел по коридорам. Приглушенный скрипучий деревянный какой-то звук. Медленно и неотвратимо, наступая тяжело, на всю ступню, кто-то приближался и приближался. Вот наконец и возник в проеме двери.