Андрей Бычков: Дипендра

Катманду – странное слово, а рикша это тот, кто крутит педали и везет тебя с Лизой в монастырь. Твоя любовь так близко, твоя любовь закрыла глаза. Она боялась садиться в эту коляску с большими колесами, с желтой и зеленой бахромой. Твоя любовь прикрыла от солнца глаза, и рикша жмет на педали. Ты смеешься, вспоминая утро в гостинице. Кончик ее носа касался твоего и глаза смотрели в глаза. Как она сказала, что у вас одинаковые носы, потому что совпадают их концы и начала. А потом еще, что она тебя, как это ни странно, и в самом деле любит. Ты засмеялся. «Разве можно смеяться, когда тебе говорят такое?» – строго спросила она. И ты засмеялся еще громче, ведь утром она призналась, что в постели ей было с тобой хорошо. Значит не зря ты получил эти проклятые деньги. Лечь с ней в постель в Катманду. Накануне вечером ты собрался с духом и позвонил-таки принцу. Дипендра узнал тебя и даже обрадовался, вы договорились о встрече… Но ты почему-то не помнишь, встречался ты с ним или нет. Почему?

– Этот монастырь, это какая традиция, буддийская или индуистская? – спросил ты по-английски рикшу, когда вы уже прибыли и коляска разворачивалась перед воротами.

– А почему вы об этом спрашиваете? – как-то странно ответил он. – Вам-то не все ли равно. Сегодня здесь будут ритуальные танцы, разве этого для вас не достаточно? Развлекайтесь же.

Он как-то странно засмеялся.

– Танцы? – переспросил ты.

– А мы ничего не знали об этом, – с улыбкой сказала Лиза.

– Сегодня мистерия Цам, – ответил рикша и, усмехнувшись, добавил: – Цам гневных божеств.

– А что это такое? – спросила Лиза.

– Это бардо смерти, – снова как-то странно усмехнулся рикша. – Переход на ту сторону.

Ты дал ему три доллара, хотя обещал два. И рикша почему-то не сказал тебе «спасибо». Он не сказал тебе это сияющее «thank you very much», а развернулся в тени за деревьями и растворился в какой-то ослепительно печальной зелени.

– Не бойся, – сказал ты Лизе, замечая едва промелькнувшую на ее лице тень. – Это всего лишь спектакль.

Ты перезарядил «Nikon». Это неплохо звучало – ритуальные танцы. «Я поверю лишь в того бога, который умеет танцевать», – почему-то вспомнил ты цитату из Ницше и запел. Лиза посмотрела на тебя с удивлением. Твой отец, несостоявшийся мистик, любил выписывать цитаты из классиков, советы, как жить. У него была целая книжечка, которую он дал тебе с собой еще тогда, отправляя учиться в Америку. Дурацкая затея. В книгах, конечно, написано, как жить. Но научиться можно только на собственной шкуре… Цам гневных божеств. Ты уже предвкушал, как будешь показывать ему в Москве эти магические фотографии.

– Где же вы сели? – спросил все тот же тип в сером костюме, допрашивавший меня.

Один из военных раскладывал на столе фотографии, словно бы это был пасьянс, и я не знал, сходится он или не сходится. Стены в комнате для допросов были фиолетового цвета и на одной из них висел в траурной рамке портрет короля.

Вот женщины и их резкие тени на солнце, они стирают свою одежду, яркие желтые сари, как флаги развернувшиеся по течению, священная река Бхагмати…

Вот резная решетчатая веранда, деревянный балкон, драконы и демоны. Девушка смотрит сквозь узор, внизу проезжает на велосипеде мужчина.

Вот улыбающиеся менялы на площади с кучками блестящих монет.

Пьяные продавцы кхукри…

На одной из фотографий, которую я попросил сделать своего друга еще там, в Москве, мы стояли с Лизой у окна. Она была в белом подвенечном платье, оставшимся от ее первого брака. Она шила его сама. Светилась пятиярусная фата, опускаясь поверх ее золотистых волос и скрывая наполовину ее какое-то странное, как на картинах у Кранаха, лицо. Наши пальцы были переплетены. Я стоял рядом, слегка наклонив к ней голову, и улыбался. Лиза откинула фату и мой друг сделал еще один снимок, обычный и, быть может, слегка банальный. Счастье, когда оно есть, всегда фотографируется легко. Лишь бы что-нибудь не помешало.

Когда стреляют в голову и мозг разлетается на части, то где же тогда остается «я», то самое бессмертное «я», которое ищет дорогу к новой жизни? Где, в какой из летящих частичек по-прежнему тает и по-прежнему живет этот извечный и, быть может, слишком человеческий вопрос?

– Ну так где же вы сели? – повторил свой вопрос этот тип.

– Вот здесь, – ответил я, показывая на скамейки недалеко от странного сооружения напротив дверей храма, нечто вроде балдахина с шелковым красно-желтым навесом. Рядом с ним развевались знамена с мантрами. А вокруг на земляном полу двора белой мукой были насыпаны четыре узких круговых полоски, четыре ярких круга, между которыми должны были проноситься в своих странных фантастических прыжках ламы, отождествившие себя с демонами.