Бертон Уол - Высшее общество

Появился Песталоцци и опустился на мягкую банкетку. Смокинг, который он заказал из Нью-Йорка по каталогу, был, вне всяких сомнений не café noir, [22]как это рекламировалось, а жирным, тошнотворным café au lait. [23]«Французский анархизм, – заявил он мрачно, – не исчез, но сменил свою доблесть на наглость и измельчал».

Ходдинг чувствовал себя неловко и был слегка не в духе. В Париже не было хороших психиатров: одни опасные новаторы или оголтелые консерваторы, и если «что-нибудь случится», ему придется отправиться в Лондон или еще куда-нибудь, болтаться в самолете шестнадцать часов, пока не долетишь до Беверли Хиллз. Не говоря уже о навязчивой неприязни к стилю «Георга V», от которой он не мог отделаться. В течение многих лет его мать оставляла за собой несколько комнат в «Сент-Джеймс Олбани», но, несмотря на то, что иногда, когда шел ремонт или лифт не работал, она останавливалась у «Мориса», «Рафаэля» или «Плаза Атене», они всегда возвращались назад в нежную, ветхую атмосферу «Сент-Джеймса».

– Это место, – Ходдинг подхватил тональность Песталоцци – превратилось в притон для кинопродюсеров и всяких политиканов из Верхней Вольты.

Песталоцци легким наклоном головы согласился с исчерпывающей точностью определения. Через два столика от них два американца в одинаковых фланелевых костюмах вели переговоры с огромным негром в полосатом, как матрас, одеянии по поводу новой экранизации «Копей царя Соломона», и хотя негр (министр культуры, на самом деле) соглашался субсидировать создателей фильма и уверял их, что треть его людей можно будет использовать в качестве статистов (по доллару в день за человека), между ними возникли разногласия. Министр настаивал на том, чтобы главная женская роль была отдана Моди Джойнер, стяжавшей славу на ролях молоденьких девочек (возраст – двадцать два), а продюсеры предлагали более зрелую актрису. Деловой разговор решили продолжить на следующий день, и когда министр, величественный, как морская волна, покинул бар, один из продюсеров сказал другому, вздыхая: «Шелдон, мы столкнулись с очень хитрым туземцем». В ответ прозвучало: «Воистину так».

Через минуту в бар вкатился багровый, как отбивная, Гэвин Хэннесси с возгласами: «О, привет, парни!» За ним на расстоянии двух шагов влеклась чудовищная, как Левиафан, его шведская подружка. Все столики обратили на нее внимание: она напоминала томную богиню Фрею, страдающую зубной болью или, скорее, героиню из пьес Стриндберга.

– Большой бокал апельсинового щербета, милый мальчик, – приказал Хеннесси подошедшему к нему бармену.

Он повернулся к Бигги и шаловливо пошлепал ее по бедру. Та вздрогнула. Становилось ясно, что его élan vital [24]был не простой позой или одной из тех ролей, которую он иногда примерял на себя. Через несколько минут он пригласил всех отобедать в маленьком бистро на Иль Сан-Луи, а потом посетить «очаровательный бордель, истинную жемчужину среди борделей, находящуюся в пригороде Ле Висан».

– А я полагал, – сказал Ходдинг тусклым голосом, – что правительство положило этому конец.

– Ерунда, мой милый мальчик, просто их убрали из центра на периферию. Это в духе дядюшки Шарля скулить по поводу падения нравов и при этом вытягивать доллары из туристов, чтобы построить на них еще один дом терпимости, а потом спрятать его под другой вывеской… вот такие вот дела.

– Гэвин, – спросила Сибил, – о чем это вы болтаете? Быть может, я переутомилась…

– Он хочет, чтобы мы посмотрели некое зрелище, спектакль…

Ходдинг покраснел, а Хеннесси хмыкнул:

– Толпа проституток, мужчин и… и ослов, я думаю. Обычное дело.

– Ослов? В самом деле?

– Всего лишь ступень в образовании, – сказал Хеннесси с обычным неотразимым обаянием, – расширяет кругозор и все такое прочее. Что касается меня, то я совсем не понимаю, в чем заключается прелесть этих скотов. Их так опекают в последнее время, старые дамы настаивают на том, чтобы они носили шляпы от солнца. Мне кажется, они просто рехнулись. Здесь звезды дают представление в бассейне с дюгонями… или ламантинами? Вечно я их путаю.

Сибил посмотрела вопросительно на Ходдинга и увидела, что он побелел и напрягся, его руки судорожно сжались в кулаки. Было ясно, что его что-то встревожило.

– Очень мило с вашей стороны, Гэвин, пригласить нас, – сказала Сибил, – но мы так устали, может быть, в другой раз.

– И слышать не хочу, – заявил Хеннесси, величественно принимая из рук бармена чек и расписываясь на нем. – Карлотта, заставьте их пойти. Скажите этому милому дитяти, что он будет благодарить меня за это, когда состарится. Вздыхать по прошлому куда приятнее, чем собирать кулинарные рецепты.