Бертон Уол - Высшее общество

И вполне возможно, думала она, Консуэла будет сдерживать себя и в будущем. Слава Богу, продолжала она, мысленно объясняя все это подруге по Голливуду, что… О, Господи! Я думала, что самым противным будет какой-нибудь старик, лезущим к тебе в трусы, понимаешь? Но эта старая шлюха… просто мурашки по коже. Не могу представить, что эти девки делают с матадорами, добавила она, поверь мне, что они говорят об этих «матадорах»…

– Разумеется, Сибил, дорогая, – сказала графиня Таллиаферро, – вы проведете с нами несколько дней в Венеции, вы должны увидеть регату. Вы ее еще не видели?

– Нет, я…

– Тогда решено, вы должны ее увидеть. – На Вере Таллиаферро было надето что-то вроде античного хитона, а ее глянцевые черные волосы были убраны со лба и свисали на спину, так что вся ее фигура походила на этикетку на банке с солью для купания. За исключением ее лица, напоминающего лицо кондотьера, ушедшего на покой от ратных дел, она была воплощением женственности.

«Странно, – думала Сибил в глубине души, – ведь графиня известна ненасытной похотью». А на поверхности сознания она размышляла о том, что «провести несколько дней» означает жить у кого-то дома, а не в отеле. Она быстро выучилась понимать такие тонкости. А если все-таки отель, то это означает жить там у кого-нибудь в гостях, так как в таких случаях отели снимались целиком для всей компании.

– Все зависит, – ответила она без всякой скромности, – от планов Ходдинга. Всегда что-нибудь идет не так, и этот ужасный Пол, который работает с ним, он вечно говорит, что нужно делать по-другому, а Ходдинг с ним не может сладить.

– Все в вашей власти, дорогая, – сказала Консуэла дружелюбно. – Вы должны повлиять на Ходдинга. Будьте eminencegrise, [8]дорогая, эта роль подойдет вам.

– Думаю, вы правы, – засмеялась Сибил, интуитивно подобрав правильную реплику, но одновременно недоумевая, кто такая Эмми Насгриз? Ходдинг объяснит ей потом. На сорок миллионов долларов. Сибил улыбнулась. Когда она подумала о Консуэле, то сообразила, что уже не имеет значения, поняла она фразу или не поняла. Она им понравилась.

«Действительно, понравилась всем», – подумала она. И Консуэле Коул, и ее свите. «Консуэла Коул и ее сорок миллионов долларов. И ее пять мужей, шесть домов, две ее подружки, и, – добавила она решительно, – ее пятьдесят два года. И никакие врачи во всем мире ничего с этим не поделают». Сибил прекрасно это понимала.

Все идет слишком хорошо. Она спрятала гримасу болезненного воспоминания за легкой улыбкой. Ей не было и пятнадцати, когда она вышла замуж за Фредди Динстага, а ему, как выяснилось, было пятьдесят. И в свои пятьдесят он был очень потрепан и изношен. Сибил все рассказала Ходдингу о своей прежней жизни: в очень осторожных, тщательно подобранных словах она поведала о замужестве с Фредди. Каким-то образом (каким она сама не знала) она поняла, что Ходдинг почувствует себя виноватым из-за всего того, что с ней случилось. И она была права. Он чувствовал вину. Она часто оказывалась права в своих предчувствиях, но никогда она не была так близка к истине, как в этот раз.

Она правильно сделала, что вышла замуж за Фредди Динстага, пусть этот брак продлился только три месяца. Именно Фредди поменял ее настоящее имя Анна Краковец на Сибил Харпер. В четырнадцать Сибил была высокой, почти такого же роста, как сейчас, и хотя в этом возрасте у нее от худобы выпирали ребра, у нее были пышные светлые волосы и мускулатура хищника, который сам добывает себе пропитание. У нее был голодный вид. Но она уже знала, как насытиться.

Она многому научилась в семье, состоящей из девяти человек, не считая кузенов, кузин, дядек, теток, что вместе составляло компанию в сорок три человека. Один из них, дядя Казимир, старше ее всего на десять лет, взял на себя заботу о ее просвещении – сексуальном просвещении, когда ей было всего десять лет. И она так хорошо и с такой радостью усвоила его уроки, что когда Анна-Сибил сообщила Фредди о том, что она бросает его после двенадцати недель супружества, в ответ ей прозвучал вздох облегчения. Они совершили прекрасный обмен. Фредди получил назад свои бренные останки, а Анна получила новое имя. К тому же она попала в Нью-Йорк.

Фредди был плохим агентом. Только однажды он познакомил ее с продюсером, настоящим продюсером. Остальные его связи составляли люди, которые знали продюсеров: швейцары, агенты прессы, маникюрщицы. У маникюрщиц Фредди считался большим человеком. Но все-таки он купил ей приличное платье и представил ее крупному усталому продюсеру с пятнами песи на руках и чрезвычайно витиеватыми ответами, которые он соблаговолил дать из-за присутствия и под влиянием очень молоденькой и опасно хорошенькой девочки.