Жоржи Амаду - Пастыри ночи

Итак, Мартин решил не возвращаться к Оталии, но вся его решимость испарилась к вечеру следующего дня. Когда он явился, Тиберия, завидев его, рассмеялась:

— Влюблен? Наверно, в нашу девочку?

Капрал услышал в ее голосе одобрение. Тиберии нравилось покровительствовать увлечениям Мартина, она всегда следила за его связями. А Оталию любила как дочь. Это совсем иное дело, нежели женитьба на Мариалве, состоявшаяся тайком от нее, когда Капрал забыл даже о самых верных своих друзьях.

Оталия приняла его все с той же нежной улыбкой, так же доверчиво и восторженно, счастливая от того, что любима и любит.

— Почему ты так поздно? Куда мы пойдем сегодня?

У Мартина было твердое намерение сегодня же покончить с этим делом и во что бы то ни стало уложить девчонку в постель. Но перед ее наивным простодушием его мужество отступило; обезоруженный ее бесхитростностью, он ничего не сказал, и они снова пошли гулять. В тот день был праздник с кермесой на церковной площади и оркестром. Когда они вернулись, Оталия снова простилась с ним поцелуем.

Мартын был в замешательстве: сколько же это продлится? Без сомнения, больше, чем он предполагал. Шли дни, их прогулки становились все длительнее, они бродили по городу, посещали праздники, кандомблэ, пирушки, балы и всюду появлялись, взявшись за руки, влюбленно глядя в глаза друг другу. У двери заведения они прощались. Оталия не спала с Капралом, но и ни с кем другим из своих поклонников, она просто работала, и не было иного мужчины в ее жизни, кроме Мартина.

Даже с невинной девушкой у Мартина не бывало более целомудренного флирта. Прямо удивительно! Ведь он ухаживал за продажной женщиной, проституткой, тело которой доступно для каждого, кто за него заплатит.

А между тем отношения их с каждым днем становились все более чистыми. С другими, даже приличными женщинами, ласки день ото дня нарастали крещендо, пока Капрал не добивался своего. С Оталией же получилось наоборот. Наиболее успешным был для него первый день, когда он смог ощутить ее маленькую грудь, округлость ее ягодиц, тепло ее бедер. В последующие же дни она пылко целовала его и прижималась в момент расставания, но и только…

И чем дальше, тем сдержаннее вела себя Оталия. Между ними крепли доверие, нежная дружба, росла близость, однако Мартину и шагу не удалось сделать по направлению к постели Оталии, к ее желанному телу. Самое большое, чего он добивался во время долгих прогулок или на веселых праздниках, — это поцелуя в губы либо в затылок, иногда ему разрешали дотронуться до груди, поиграть волосами.

Так продолжалось больше месяца, и друзья Мартина уже начинали возмущаться. Оталия же сделала своей поверенной Тиберию: рассказывая ей о своей любви к Мартину, о своей бесконечной нежности, она называла себя его невестой.

Однако жених и не помышлял о том, чтобы построить дом на Мага-Гато. Домашним очагом он навсегда был сыт по горло. Один или вместе с Оталией он приходил на холм помогать друзьям. Тиберия тоже строила себе дом, и уже издали было видно, что это лучший дом в поселке: кирпичный, крытый настоящей черепицей, оштукатуренный. Курио тоже сооружал себе лачугу, не говоря о Массу, который давно переселился сюда с вещами, бабкой и малышом. Иногда Мартин приносил с собой гитару и пел.

Быстро росло число лачуг. Беднякам нечем было платить за аренду домишка или комнаты даже в самых грязных и ветхих хибарах, даже в вонючих домах старого города, где семьи ютились в тесных и темных клетушках. Здесь по крайней мере у них были море и песчаный берег с кокосовыми пальмами. И все же эти бедняки из бедняков, люди, у которых не было ни кола, ни двора, живущие случайными заработками или работающие непосильно, не смирились. Они старались побороть нищету, не предавались отчаянию, не горевали и не теряли надежды. Наоборот, в своем тяжелом положении они не утратили способности смеяться и веселиться. Быстро воздвигались крошечные убогие лачуги из соломы, досок, кусков жести. А по вечерам жизнь здесь кипела, били барабаны, стонали самбы. Атабаке звали на праздник богов беримбау, на ангольскую игру капоэйру.

Только к концу первой недели, в субботу, когда на холме уже стояло около двадцати хижин, Пепе Два Фунта, владелец всей этой прибрежной полосы и холма Мата-Гато, узнал от своего управляющего о захвате небольшого участка и появившихся там сооружениях из жести и досок.

Пепе купил эти земли за гроши много лет тому назад. Он месяцами не вспоминал не только о холме Мата-Гато, но и о более крупных своих владениях, хотя у него и был план разбить их на участки для строительства жилого квартала, если город станет разрастаться в сторону океана. План недурной, но осуществить его удастся нескоро, так как прежде будут осваиваться пустующие участки в районе гавани, на горе Ипиранга, на Грасе, на берегу бухты и только потом строители доберутся до дороги, ведущей к аэропорту. Тогда эти земли повысятся в цене.