Александр Покровский - Калямбра

– Старпома ко мне, и вы лично возьмете у него мазок (посев)… да, да посев в моем присутствии… есть здесь кто-либо из этого экипажа?

Есть! Дело в том, что на том же докладе вышеупомянутый старпом находился в качестве старшего на экипаже. Краснее помидора, дозревшего на открытом воздухе, а не в ящике, стало лицо Клавдия Трофимовича, когда он поведал высокому собранию, кто тут уклоняется, сложно виляя задницей.

– А… так это вы? Очень хорошо. Далеко ходить не будем. Доктор, у вас все с собой, надеюсь? (торопливый кивок и от нетерпения вспотели виски). Чудненько. Старпом, прошу на центр поля.

На Трофимыча страшно было смотреть. Он вышел, заплетаясь в шнурках. Он снимал штаны, расстегнув зачем-то китель. Он наклонялся так, будто сзади его непременно ждет электродрель. Он по команде «Раздвиньте ягодицы» так их раздвинул, что все желающие могли пронаблюдать неповторимое устройство старпомовской гузки.

А когда в него по локоть залезли, то он сказал: «Ам!»

– Как вы там говорите при этом, доктор? – спросил уже милостиво комдив.

– Мы говорим: «Еще одна целочка!» – сказал Витя Прошин, складывая инструменты, появившиеся у него по-волшебному и так же по-волшебному исчезнувшие.

– О! – сказал комдив и поднял палец вверх. – Очень правильные слова.

С тех пор Клавдий Трофимович уже больше не ходит за доктором по свежему следу. Бросил.

Я в Северодвинске тополя увидел. Не то чтобы я их никогда не видел раньше, просто север – и вдруг тополя. Я привык, что на севере береза не выше колена.

Пришли мы на захоронение летом, и сразу солнце, деревья высокие – есть от чего обалдеть. Я минут пять стоял рядом со светофором, смотрел, как он работает, и улыбался. А люди шли на автобус и тоже улыбались. Наверное, у меня был глупый вид.

Все это происходило в 1985 году. Мы тогда из последней автономки прибыли, и сразу закрутилось – в Северодвинск, лодку пилим на иголки.

Вот пришли, и сразу отпустило, будто никаких автономок никогда и не было.

У меня их двенадцать. В те времена – обычное число. Я видел тех, кто за то же время отходил двадцать пять, – совершенно ненормальные люди. Помню одного боцмана. Во-первых, он в тридцать восемь лет был похож на дедушку, во-вторых, при разговоре моргал и плечами дергал, в-третьих, говорил, чтоб я не обращал на это внимания.

Здорово мы тогда ходили. В году по две автономки – это сто восемьдесят суток, потом два контрольных выхода – еще двадцать, и так, по мелочи, раза три по десять. Итого – двести тридцать ходовых. А некоторые успевали сделать три автономки за год – это за триста.

И так – почти десять лет.

Полный мрак.

А на коротких выходах режимы рваные – вверх, вниз – без сна. А если сразу после автономки в море выгонят, то народ как глотнет свежего воздуха, так и вырубился. Рваные режимы самые тяжелые.

Хуже всего центральному посту, штурману – тот вообще на одних нервах да на молодости – суток пять может не спать. Просто некогда спать.

Но чуть зазевался, и сон тебя поймал – тогда спишь где угодно.

И, главное, никак не проснуться. Голова мотается, ты знаешь, что надо открыть глаза, говоришь себе: «Сейчас же открыть глаза!» – и ни в какую. Устал бороться – опять выключился.

Однажды на таком выходе я вхожу в центральный, а они все спят: спит старпом в командирском кресле, спит боцман на рулях, механик на «каштане», спит оператор БИП – боевого информационного поста – и все вахтенные.

В автономке ты привык к одному воздуху, а здесь – другой. Свежий. И кислороду больше. У нас в походе редко выше девятнадцати процентов, а на воздухе – двадцать один. Укладывает в момент.

Сходил после автономки пару раз в поселок чапающей походкой, поваландался на пирсе парочку дней, вышел опять в море – готово. Мертвый. Не разбудить.

А если вы интересуетесь, почему у нас после похода такая походка, так мы вам расскажем, что это от ослабления связок. Связки голени, голеностопа слабеют, потому что в походе как ни ходи, все равно в сутки проходишь только восемьсот метров.

Хорошо, если на берегу нога в ботинке не подвернется. А если подвернется, то распухнет – ботинок будешь резать.

А еще болят кости ног. Отвыкли ходить.

В Северодвинске я сразу пошел в библиотеку, в читальный зал. Я там читал сказки Андерсена. На меня смотрели как на дурака.

После меня вошли два лейтенанта и попросили подшивку журналов «Вокруг света». Молодые, смеются.

А еще я читал Ахматову. Все, что нашел. Жадно.