Наталья Симонова - Будем меняться мужьями?

С тех пор как с нами со всеми случилась Перестройка, многое упростилось. То есть если с продуктами стало труднее, то с формированием летучих любовных союзов существенно легче. Люди держатся свободней и развязнее. Наверное, потому, что общественность перестала вмешиваться в личные дела граждан. Ведь руководящая ее часть серьезно занялась политикой и предпринимательством, а подчиненная, из низов, вместе со всеми кинулась бороться за жизнь. Я же бросилась спасаться от тоски через нетребовательную сексуальную активность. Потому что секс, по моим наблюдениям, немного похож на любовь, а значит, способен ее в крайнем случае заменить.

Мой папа, кадровый военный, внезапно уволенный в запас, считает Перестройку катастрофой. Прямо смешно его слушать. Тем более что папа безработным не стал и теперь подвизается в администрации одного заводика. Он говорит: какую страну развалили! Это да, развалили, не спорю. Но разве катастрофа выглядит так? Подумаешь – страна! Милый папа, катастрофа – это когда твой любимый… Впрочем, ты все равно не поймешь. А к Перестройке я особых претензий не имею, даже как-то веселее стало. Но вот видел бы мой бывший, мой горько любимый Леня – Ленечка – Леонид, какими кавалерами я не брезговала весь минувший год!

Один спустился с абхазских гор и трудился, кажется, на ниве бандитизма. Он не прекращал материться, даже объясняясь в любви.

Другой – адвокат – сочетал ущербную амбициозность с вороватой похотливостью. Неопрятные усы роняли перхоть на брюки. Практика у парня была солидная, времени на ухаживания не хватало. Так что, управляя автомобилем одной левой, он имел обыкновение деловито шарить по мне правой рукой, как бы желая совместить целенаправленное движение с торопливой любовной возней.

Третий – из бакинских армян – демонстрировал всю ярость и беззащитность маргинальной личности. На поясницу наматывал шарф, грея отбитые почки. Днем изливался печальными стихами; вечерами в команде отравленных межнациональной рознью соотечественников вдохновенно лупил азеров…

Цену таким отношениям я, естественно, сознаю, но после разрыва с Леней стала воспринимать себя приблизительно как нечто, найденное на помойке. А раз с помойки – то уже и то хорошо, что хоть кто-то зарится. Знакомлюсь где придется, мне без разницы. И все на автомате – надо же как-то существовать и тогда, когда тебя больше не любят. На самом деле мне не нужен никто, кроме него ; я никому ничего не могу отдать, у меня ничего не осталось. Я просто пытаюсь держаться на плаву.

А кроме того, на периферии сознания мечется еще что-то вроде надежды: вдруг новое яркое чувство все-таки украсит мою жизнь! Если же так ничего и не получится, через сколько-то лет подведу итог: тебе не в чем себя упрекнуть, бедная девочка, – скажу себе с любовью и состраданием, – ты сделала все, что могла. Просто тот, кто нужен, после Лени уже не появился.

– Как ты, дочка? – бегло поинтересовалась мама. И сразу жизнерадостно информировала: – Мы с отцом Барсика кастрировали. Только-только из ветеринарки.

– Как?! Так он же… – я с ходу взрыднула.

– Надюш, да как иначе? – огорчилась мама. – Что хорошего, если домашний кот каждый день в подъезд шляется, сама подумай!

– Ну да, – всхлипнула я. – И как он?

– Ну как? Отходит от наркоза. Да ему теперь только лучше будет, вот увидишь. Перестанет к своей задрыге таскаться и станет наслаждаться жизнью, – деловито пообещала мама.

В последнее время кот постоянно уходил из квартиры, но не для поисков сексуальных приключений, как я теперь, например, а для встреч с одной-единственной тощей палевой кошкой, живущей во дворе, – его избранницей. Странно, но Барсик не проявлял никакой обычной для котов неразборчивости, его интересовала только эта подружка.

Вот и я, когда была с Леней, ни в ком больше не нуждалась…

– Мам, – говорю, – а как он ей объяснит?

– А он не должен ничего объяснять, – безжалостно возразила мама. – Пусть ей теперь другие объясняют.

Представляю горе бедной кошки – за что? Почему? Все ведь было так хорошо…

– И потом, – продолжала рассуждать мама, – там столько ухажеров, эта помоечная и не заметит ничего. А нашему хватит уже грязь собирать, он культурный котик из хорошей семьи.

– Бедный, – говорю. – Проснется – а любви как не бывало. Катастрофа!

– Нет, – возразила мама, – это спасение. Он проснется и поймет, что бежать наконец-то никуда не надо. Обрадуется, поест и станет в окно смотреть. Вот тебе и счастье.