Сергей Литовкин - Наблюдатель

Потом пришел штиль и мы увидели прямо по курсу разноцветную флотилию из надувных матрасов, мячей, буйков, поплавков, кругов и жилетиков. Короче говоря, шторм обчистил какой-то приличный итальянский пляж и принес к нам в открытое море свою добычу.

– Во! – сказал командир, – спустить шлюпку!

Все сгрудились на шкафуте, желая повнимательнее рассмотреть выловленные богатства, но боцманята быстро оттаскивали все в куда-то в район командирской каюты. Только надувная лодка с мотором оставалась на палубе некоторое время. Да и ту вскоре уволокли, сняв с транцевой доски движок и выпустив из секций воздух.

Казалось, что теперь то, наконец, у нас появится куча волейбольных мячиков и снова можно поиграть в свое и собачье удовольствие – трое на трое, плюс пара хвостатых. Но все было и куда-то неожиданно исчезло.

– Коля, – спросил я у боцмана, – куда вы трофеи отволокли? Нам бы несколько мячиков не помешало…

– Все у командира в каюте. Там уж и повернуться некуда. Персональный гальюн забит под завязку.

– Может отдаст еще что-то?

– Вряд ли. Я у него детскую жилетку с цветочками для дочери попросил. Наорал с матюками, как на молодого.

***

Мы вернулись на свою якорную стоянку у Крита и еще неделю торчали там в ожидании американского фрегата. Тот так и не появился. Три раза залетал фотографироваться знакомый «Альбатрос» и подходил старенький греческий сторожевик, тоже не представлявший для нас никакого интереса. Тем не менее, весь комплекс приборов по нему отстучали, как по настоящему супостату.

В волейбол нам больше поиграть так и не удалось. Даже помоху с замполитом подсылали к командиру, но тот краснел, ругался, но делиться ничем не стал. Щенки скучали и грызли тапки от тропической формы, утаскивая их у зазевавшихся матросов. Изредка шифровальщик, выбрав подветренную сторону, сажал Дика себе на колени и убеждал окружающих, что у щенка от чистоты породы стоят уши. Без ветра, правда, этот фокус не удавался. Висели лопухи, как и у дворянина Гафеля.

Потом нас заправили водой и провиантом и чуть, было не бросили на слежение за авианосцем «Форрестол». Потом вспомнили, что у нас парадный ход узлов десять и отпустили назад в главную базу Севастополь подобру-поздорову. Тем более, что на командира уже и приказ пришел об увольнении в запас по выслуге и с правом ношения формы.

***

Выйдя на недельку, мы вернулись через месяц в осеннюю слякоть, морось и дождь.

Когда пришвартовались у стенки и поставили сходни, то навстречу комбригу со свитой, поднимавшемуся на борт, юркнул Дик. Он, не осматриваясь на берегу, потрусил налево вдоль причала.

– Дик, – попытался остановить его шифровальщик.

– Гав, Гав! – позвал его Гафель, вскакивая на сходни и, тут же спрыгивая назад на палубу. Он отчаянно лаял и скулил, пока матросы его не утащили с юта в кубрик кормить консервами.

Дик так ни разу и не оглянувшись, исчез за постройками.

– Надеюсь, что он не выдаст наши шифры, – уныло пошутил боцман, – кораблю конец, бегут не только крысы.

Больше мы Дика не видели.

***

Дома меня ждал прекрасный ужин и вся семья в сборе.

Кроме чемодана белья в стирку и фотографий я ничего, увы, не привез.

– Это командир, – сказал я, показывая в центр группового фото нашего сборного экипажа

– Какое хорошее лицо, – задумчиво произнесла теща.

Действительно, вышел там он здорово. Солидный такой и серьезный…

Как же его звали то?

– Когда ты еще зеленые сопли глотал, – я уже бушлат носил, – веско говаривал приятелям Женя Кильков, будучи в игривом настроении или с легкого бодуна. В этом образном выражении содержалась изрядная доля правды. В самом нежном школьном возрасте был он определен в «питонию» (Нахимовское училище), где продержался почти целый год. Был отчислен за многочисленные самоволки, но от флота, все-таки, не отвертелся, о чем свидетельствовал его нынешний капитан-лейтенантский статус. Евгений считал, что это роковое клеймо и семейное проклятье, поскольку и фамилия Кильков происходит от главной корабельной детали – киля. Детали важнейшей и лежащей в основании всего водоплавающего. Из отрывочных семейных хроник следовало, что фамилия началась с моряка, который за некую грубую провинность при антинародном кровавом царском режиме был подвергнут жестокой казни – протаскиванию под килем корабля. Предок умудрился выжить, обрести достойное прозвище КИЛЬКОВ и даже оставить его потомству. На кличку «килька» Женя отчаянно обижался и безрассудно лез в драку, отстаивая фамильную честь, никакого отношения к рыбной закуске не имеющую. С синяками и шишками он не расставался весь период взросления, что, естественно, способствовало закалке характера.