Кир Шаманов - Дурные дети Перестройки

Тут же начались всевозможные предложения от учительниц, и самое громкое — «А давайте все скинемся и пойдём на экскурсию в Исаакиевский собор?!» И, конечно же, все дружно поддержали эту «классную» во всех смыслах идею и скинулись, изъяв у меня то немногое, что было.

Экскурсия удалась и запомнилась. Исаакиевский собор произвёл впечатление установленным там огромным маятником, который отсчитывал градусы поворота Земли относительно бездонной космической субстанции. Маятник, представлявший собой шар около полуметра в диаметре с указателем, подвешенный стальным тросом к центральному куполу, долетал прямо до меня, замирал на секунду-две и уносился метров на тридцать, приближался снова и, едва не доставая моего носа, замирал и снова уносился вдаль, к носу Матвея напротив, круто было типа отталкивать этот маятник носом друг дружке…

Группа где-то бродила, а мы с ним вылезли за ограду и попытались изменить траекторию маятника, одновременно прячась за ним от скучной экскурсии. Маятник дал «восьмёрку» и мы под испуганный блеск из-под ресничек одноклассниц, которые обильно накрасились по поводу экскурсии, быстро оказались в автобусе. Так окончился мой первый трудовой опыт.

Когда я уже стал постарше, на занятиях академической греблей серьёзно накачался и раздался в плечах, мой класс поехал в колхоз. Я тоже туда очень хотел, ибо был влюблён пубертатной любовью сразу в трёх одноклассниц, и две из них ехали в колхоз. Я даже сам собрал сумку, купил три пачки сигарет «Интер» и вовремя пришёл к автобусу, но неожиданно выяснилось, что меня не берут из-за плохого, ужасающего поведения в школе и страха нахождения со мной под одной крышей. Наша классная руководительница Ирина Геннадьевна Тарасова тогда подавала заявление в Коммунистическую партию, и ей не нужны были «проблемы в колхозе». Сейчас её муж — шишка в нефтегазовой корпорации, а тогда, на уроках, она взахлёб рассказывала: о студенческой юности комсомолки-биологички; о том, как она лазала в пещеры со сталактитами и спелеологами; как однажды даже попробовала лягушку, сваренную на костре шутниками из её группы… Казалось, что в колхозе будет как минимум интересно, но меня не взяли. Автобус уехал, и пошёл дождь, я, мокрый и расстроенный, пришёл домой.

К выходным распогодилось, и я, как парень самостоятельный и движимый кипящими, подростковыми гормонами, таки сам приехал в совхоз посёлка Бугры Ленинградской области — повидаться с одноклассниками. Просидев час в загородном автобусе, я попал в царство грязи и навоза.

Пока курили с пацанами за туалетом, смотрю, ребята чего-то не очень бодрые, даже как-то наоборот, разговоры о грядках и о том, что нету курева и погода говно — первый день как вылезло солнце. Работали на грядках 4 часа, пропалывали свёклу и «кормовой» турнепс, потом приветствуется чтение — есть библиотека.

Вместо душа в колхозе был шланг с холодной водой на улице, холодно под ним мыться в промозглую погоду, многие и не мылись, девочки смотрели затравленными глазами, полными брезгливости и отчаяния, через неделю обещали сводить в баню.

С обеда принесли котлет и чаю, пока я ел, нас выпалил физрук, пытался отнять сигареты и притащил Геннадьевну. Делать нечего, автобуса нет и выходные, оставили переночевать, вечером планировалась дискотека, на которую меня заранее не пустили, как и некоторых моих товарищей. Оказалось, дискотека это «поощрение» для тех, кто себя хорошо ведёт и хорошо работает на поле. На ней я мечтал станцевать белый танец с Наташей или с Викой, а, может быть, с обеими или даже два раза с кем-то из них, и, может быть, там-то и тогда-то всё бы и определилось?! Но нет, сказала классная руководительница:

— Кто не работает, тот не танцует на дискотеке!

— Тебя нет в списке участников лагеря! — вторил ей усатый физрук.

Это было подло настолько, что я выкурил за час полпачки сигарет и блевал за туалетом, девочки по очереди выходили покурить и меня поуспокаивать… А потом мы с Наташей всех покинули и пошли гулять в капустное поле.

Мы с ней вдвоём сидели на огромной груде деревянных ящиков посреди поля завязывающейся капусты и жевали апельсиновые жевачки, которые я специально привёз для неё, светили луна и звёзды, вдалеке единственным светлым пятном пел голосом Льва Лещенко «диско-колхоз». Отливая нагидропириченным начёсом при луне, брякая клипсами, в облаке запаха советского лака и косметики, Наташка на ухо шептала мне план своего побега из «Пиздеца» и живописала его ужасы: