Ольга Комарова - Грузия [Рассказы]

ДИМКА.Ты красиво говоришь, но было же не так.

ЖЕНЯ.Так. Так. Только у меня было два чувства: одно мрачное, страстное, задыхающееся от инстинктивной нежности, которое полностью подавляет женщину и доводит до состояния собачьей зависимости, и второе, строгое и чистое, сродни ханжеству, только без лицемерия — этой любовью я не тебя любила, а…

ДИМКА.А?

ЖЕНЯ.Хватит. Вечное детство — вот суть твоего домашнего аристократизма. Причем ты был ребенок с претензией на дон-жуанство, как оказалось. В один день я узнала две новости: что ты обманывал меня с какой-то шлюхой, и что ты не умер. Надо же… Ты с такой легкостью бросил все то, к чему я пришла в результате долгой и неприятной работы, и бросил ради того, от чего я давно отказалась. Захотелось юноше побыть самим собой — и он выпал… выскочил из схемы — ладно бы из окна выскочил, умер бы на самом деле… а тут — понарошку — и в рай попал, только не к Богу, а к бабе…

ДИМКА.Она не больше шлюха, чем ты.

ЖЕНЯ.Ну прости, я не хотела тебя обидеть. Но ты нарушил даже те, не очень-то почетные для меня условия игры, которые я приняла просто потому, что у меня, такой, какая я есть, не было другого выхода, а этого я тебе не прощу, хоть ты и не человек еще.

ДИМКА.Женя, у меня очень болит голова. Или ты говоришь путано, или я совсем стал дурак от боли.

ЖЕНЯ.Дурак, конечно. На что ты надеялся? На то, что, если я тебя не вытянула, так это удастся какой-то новой женщине? Да тьфу на нее и на тебя тоже. Самое глупое, что теперь ничего нельзя изменить — Бог не есть Бог мертвых, но живых, и отец тоже не отец мертвых. Ты записался в покойники, для тебя все кончено. Жмурик ты мой маленький.

ДИМКА.Кто?

ЖЕНЯ.Жмурик.

ДИМКА.Не говори так, у нас ведь будет ребенок.

ЖЕНЯ.А это не твой.

Я вижу, как Женя сыто поглаживает себя по животу.

Между прочим, никто так и не съел ничего из приготовленных Ольгой кушаний.

ДИМКА.Как? Не мой ребенок? А чей?

ЖЕНЯ.Твоего родного отца, то есть он тебе брат. Зовут его Дмитрий. Так что у меня все хорошо, я тут мать наследника, а ты кто? Вечное дитя и вечный покойник, то есть выкидыш — наверное, лучше быть подкидышем, а? Живи тут, ешь от пуза, спи на красном диване, а когда мой сын вырастет, ты и у него будешь ребенком. А твой отец, как очухается, будет бить себя в грудь, приговаривая: «Вот тебе бог, я тебе бог, а вот порог, и, раз уж ты снова переступил порог моего дома, будь любезен объяснить мне, за что ты, мальчишка, покойник, отдал первородство? Покажи мне эту чечевичную похлебку, я хочу ее похлебать, авось не захлебнусь». А я скажу: «Не захлебнешься, не захлебнешься, будешь хлеб жевать, прихлебывая похлебку и похлопывая себя по животу… Хлюп-хлюп…»

Довольно, если сейчас же не опустят занавес, я просто закрою глаза.

— А сзади у него — выхлопная труба, — сказала Аня и, наклонившись слегка вперед, потопала по пустой платформе, забавно шлепая себя по заднице.

— Идет-коза-рогатая… — еще сказала она, выставив в темный дождик два растопыренных пальца. — Бэ-э-э.

И еще сказала:

— Бэ-э-э.

И, дойдя до конца платформы, направилась обратно, все так же — с рожками и выхлопной трубой.

Итак, главный принцип — несмешной идиотизм. И по этому принципу все делается. Бэ-э-э. Не дай господи, чтоб было смешно.

Засветилась электричка — ничего нет краше электрички, когда темно, дождь и холодно. Аня вытянулась во фрунт перед электричкой и принялась сильно-сильно хлопать глазами — у нее почему-то глаза замерзли. Так она чуть не прохлопала электричку и прыгнула в открытую дверь, когда та уже начала закрываться, поэтому голова, руки и одна нога оказались внутри, а все остальное осталось на улице. Электричка поехала, Аня тоже поехала, дрыгая повисшей в воздухе ногой.

«Это такая подмосковная гильотина», — подумала Аня и тут только заметила, что она не одна в тамбуре. Там стоял еще мальчишка-пэтэушник, до странности немодно одетый — на нем были кримпленовые брюки вишневого цвета. Да, и еще он был нестриженый — серые волосы прикрывали не только виски, но даже уши.

Заметив его, Аня стала старательно делать вид, что она не застряла вовсе, а просто так, прислонилась. «Хорошо еще, что деревья растут не очень близко, а то бы они меня отлупили».

К счастью, поезд очень быстро доехал до следующей станции, и железные тиски выпустили Аню — было немножко больно, но не слишком. А вот дверь в вагон оказалась страшно тугой, Аня даже сломала ноготь, а пэтэушник ей ничем не помог, и вообще, казалось, ее не замечал. Вагон был почти пуст, только впереди, прислонившись друг к другу, сидели двое влюбленных, и чуть поближе, спиной к Ане, дремал военный. Она села, хоть и спиной, но поближе к военному, а то там в тамбуре мальчишка какой-то неприятный.