Бернхард Шлинк - Возвращение

Я знал, что факультет политологии находится за кампусом, в современном высотном здании. Я отыскал его, поднялся на этаж, где находились профессорские кабинеты. «Джон де Баур». Почему я так взволновался, прочитав на табличке его имя? Разве я приехал сюда не для того, чтобы прочитать его имя на табличке, не для того, чтобы встретиться с ним здесь? Когда открылась одна из дверей, я обратился в бегство. Я не стал дожидаться, пока подойдет лифт и появится тот, чьи шаги я услышал в коридоре. Я сбежал вниз по лестнице.

На обратном пути я съел какое-то китайское блюдо и сделал несколько покупок в магазине. Я вдруг почувствовал такую усталость, что все вокруг воспринимал как нереальное: многочисленные проходы, полки и товары в супермаркете, громкие разговоры покупателей в очереди перед кассой, влажный, теплый, тяжелый воздух на улице, окутавший меня словно покрывало, рекламные вывески на чужом языке, таблички с названиями улиц и дорожные знаки, большие грузовики и ревущие сирены автомобилей полиции и «скорой помощи». Перед входом в отель я остановился и поглядел на небо. Небо было ясное, я увидел звезды и несколько самолетов, которые, сигналя красными и белыми огнями, летели так часто, что один еще не успевал исчезнуть из поля зрения, как появлялся другой. И самолеты мне показались какими-то нереальными. Куда стремятся все эти люди? Что я сам здесь потерял? За каким фантомом я охочусь?

На следующий день он сидел передо мной, и это был вовсе не фантом, а пожилой мужчина в синей рубашке с открытым воротом и в светлом мятом льняном костюме, высокий, стройный, седовласый, глаза голубые, большой нос, большой рот и своевольное, снисходительное, спокойное выражение лица. Он сидел в кресле подле письменного стола, положив ноги на стул и держа книгу на коленях. Дверь в его кабинет была открыта, и я какое-то время рассматривал его, прежде чем он поднял глаза и спросил меня, что мне угодно.

Никакого сходства я не заметил. Ни с малышом в шапочке из бумаги и с лошадкой на палочке, ни с юношей на велосипеде, ни с молодым человеком в костюме с брюками-гольф. Не обнаружил сходства и со мной: глаза у меня не голубые, а карие с зеленовато-серым оттенком, нос и рот не очень большие, я вовсе не своевольный, хотя очень хотел бы быть таковым. Мама считала, что у меня глаза немного раскосые, как у отца, однако у этого человека я не заметил раскосости.

Сходства, которое бы меня впечатлило, я не заметил, однако я поразился, увидев его во плоти. Он был некой идеей, конструкцией, составленной из историй, которые мне о нем рассказывали, и его мыслей, содержащихся в его публикациях. Он был одновременно сверхмощным и немощным; он оказал влияние на мою жизнь, но я не знал о его существовании, я создал в душе его образ, на который он сам никак не мог повлиять. И вот теперь он был передо мной во плоти, до него можно было дотронуться рукой, он был уязвим, намного старше меня и, вероятно, намного слабее. Однако его физическое присутствие было очевидным и давило на меня, с чем мне еще предстояло справиться.

— Входите!

Он убрал ноги со стула, кивком предложил присесть и вопросительно посмотрел на меня. Я взял себя в руки и рассказал ему, как и наметил заранее, о том, что преподаю в Университете имени Гумбольдта, пишу докторскую диссертацию, которую намерен завершить после десятилетнего перерыва на работу в издательстве и в которой я хочу обратиться к проблемам деконструктивистской теории права. А потом я забросил ему приготовленную заранее наживку:

— Кроме того, мое издательство интересует вопрос о возможности приобретения прав на вашу книгу, и оно обратилось ко мне с просьбой перевести ее на немецкий. Речь не только о моей диссертации, я думаю, что лучше справлюсь с переводом, если в течение семестра смогу посещать ваши лекции и семинар. Как вы считаете, это возможно? Я знаю, что учеба здесь стоит денег, даже очень больших, однако…

Он махнул рукой и сказал, что я могу получить статус приглашенного профессора без предоставления рабочего кабинета, но с правом пользоваться библиотекой и посещать его занятия. Я доставил бы ему удовольствие, если бы прочитал в его семинаре доклад, и оказал бы ему честь, если бы взялся за перевод его книги и поддерживал с ним при этом контакт.

— Я знаю немецкий, и права на перевод принадлежат мне. Однако будет худо, если некоторые недоразумения, которые неизбежны при любом переводе, обнаружатся лишь в самом конце.