Гордон Хафтон - Подручный смерти

Наша пара тем временем уже переплелась всеми конечностями. Ее руки обвивали его шею, его руки обнимали ее талию. Их лица тоже были тесно прижаты. Когда они отрывались друг от друга, рты их захлопывались, как маленькие розовые раковины, когда же они снова смыкались, губы их словно разрывались по швам. Они бессвязно лопотали, то и дело прерывая свои пневматические лобзания: мокрые десны, блики света на зубах, влажные языки, с которых экстатически стекала слюна.

– Отвратительно, – произнес Смерть мрачно, не обращаясь ни к кому конкретно. – Жалкие потуги избежать забвения.

– Не всегда, – сказал я ему. – Иногда это случается просто так.

– Но это же бессмысленно, – возразил он. – Люди – всего лишь звенья непрерывной цепи бытия. Цепи, в которой нет ни структуры, ни смысла. Твоя смерть ничего не значит. Где-нибудь выкуют новые звенья, и цепь продолжится. – Он поднял с земли сухой лист и разломил его надвое. – Жизнь так коротка, так зависит от случайностей и обстоятельств, которые неподвластны воле. Она просто иллюзия. – Он отбросил поломанный лист. – Не могу понять, как при этом вы еще и смеетесь.

– Бывают хорошие анекдоты, – сказал я.

– Слушайте, – прервал нас Война, который все еще держался за глаз, – сколько можно, к едрене фене? Муравьи жрать хотят.

– Еще пару минут, – ответил Смерть. – Уже скоро.

Бухгалтер счел, что наступил подходящий момент застелить лесной ковер одеялом. Руководитель проекта оценила, что у данной встречи, проводимой на взаимовыгодной основе, неплохие перспективы. Отказавшись делегировать партнеру ответственность по раздеванию, она сняла блузку, скинула туфли и расстегнула юбку. Он прикинул, что если последует ее инициативе по снятию одежды, то извлечет одну лишь выгоду, и сбросил рубашку, сандалии и широкие штаны. По обоюдному согласию выдержав паузу и решив, что дальнейшее обсуждение или пересмотр условий встречи излишни, они сорвали друг с друга нижнее белье.

Они сжимали и мяли друг друга, стонали, стенали, мычали, рычали, сцепившись, слепившись, скалились, валились, вились, содрогались, трахались, содрогались и трахались, трахались и содрогались. О своей мертвой коллеге они и не вспомнили. Им было все равно, что подстилка такая жесткая. Их не отвлекали иголки хвои, жгучее солнце и запах пота. На это они просто не обращали внимания, потому что в тот краткий, яркий, блаженный миг они жили по-настоящему.

Я смотрел на них, и от воспоминаний о похоти у меня потекли слюни. Я ощутил в паху неясное томление. Однако приснопамятный дефект моего тела отсекал любую надежду утолить это желание. И все у падали упало.

– Если мы их сейчас не выпустим, они прогрызут пакет к едрене фене.

В борьбе со жгучим полуденным солнцем силы парочки стали иссякать, а желание слабеть. Их стенание, мычание, содрогание и траханье замедлились. Ягодицы счетовода ярко розовели, бедра руководителя проекта дрожали от возбуждения. Они находились на грани между экстазом и рутиной.

– Пожалуй, ты прав.

Война потер глаз.

– Еще бы не прав.

Скольжение и бешеное чмоканье тел замедлилось до ровных фрикций и замерло. Любовники сменили позицию и продолжили встречу на новом уровне.

Затем еще и еще.

Они лежали обнаженные, бесцеремонно голые, беззащитные. Глядя на светлый покой их живой сплетенной плоти, я увидел Эми.

Лицо ее – луна с глубокими кратерами очей, детская тарелка с носом-морковкой, снежный ком с улыбкой из пяти гладышей. Волосы ее подобны межзвездной мгле.

Тело ее – сложение отрицаний: ни маленькое, ни высокое, ни толстое, ни худое, ни красивое, ни безобразное, ни гладкое, ни грубое. Оно – все сразу, оно гибко, как угорь, бледно, как пепел, округло, как прибрежная галька. Я улыбаюсь, глядя на ее бедра с рябью целлюлита, на ее небольшие и широкие забавные ступни, на просвет между большим пальцем и остальными.

Она – это кожа, что ее покрывает, мускулы и кости, что ее поддерживают, жилы, по которым струится ее кровь. Но она – нечто большее, чем сложение этих образов, большее, чем их поверхность и тень.

Она – нечто большее, ведь она – та, кого я люблю.

– Ну вот, – сказал Смерть, – они опять за свое.

Розовые ягодицы и дрожащие ноги еще раз слиплись, от их энергичного трения смазка стала плотной и густой. Я ощутил слабость в животе, покалывание в спине и давление в легких. Меня пугали воспоминания.

– Всякий раз, когда это вижу, меня воротит. – Война передернулся. – Столько сил хратят зазря, к едрене в жопу фене. Так и хочется наподдать.