Владимир Сотников - Пролитая вода

Почти всю ночь они просидели за столом в предбаннике, выпили вино. Тенишев несколько раз порывался сходить в дом, принести водки, но Даня не захотел: «Какая разница?»

– Пока жить не торопишься, всегда опаздываешь на несколько дней, – сказал Даня.

– О чем ты?

– Надо было уехать раньше.

– Не в этом дело, свое настроение не вычислишь.

Тенишев боялся, что сейчас скажет о том, как не нравится ему это прислушивание Дани к себе, к своим чувствам, старание выстроить жизнь с наименьшими затратами на неудачи, несовпадения. Он боялся, что скажет о том, что вся жизнь заполнена утратами, от которых не уберечься. Он почему-то вспомнил, как написал совсем недавно фразу: «Горе упрощает жизнь», – после которой задумался и не знал, что писать дальше в подтверждение этих слов. И сейчас не знал, что может сказать Дане вслух.

– Понимаешь, когда что-то утверждаешь, появляется чувство досады на самого себя, – сказал Тенишев. – В последнее время я начал бояться ясного и отчетливого понимания – людей, себя, своих чувств.

Даня усмехнулся:

– Я это заметил.

– Дело не в этом. Я вот боюсь начинать со слова «надо», этим словом начинались почти все мои страницы в дневнике. Большевизм сплошной: сначала надо почту и телеграф, потом мосты…

– Просто слово «надо» следует заменять чем-нибудь, например, «хорошо бы…». Представляешь, хорошо бы почту и телеграф, хорошо бы потом мосты…

– И ничего бы не получилось у них.

– Вот и хорошо. Хорошо бы.

Они улыбнулись – в последний раз перед прощанием.

Общежитие было тем зданием, которое Тенишеву всегда хотелось обойти стороной. Он часто так и ходил вокруг, медленно накапливая необходимость возвращения. Парк был неподалеку, и в теплые дни Тенишев просиживал на скамейках часами, переходя от одной к другой. Когда проходили через парк с Даней, Тенишев смотрел на эти скамейки, на которых раньше сидел один, и ему казалось, что оттуда он провожает взглядом себя и Даню, идущих неторопливо мимо. И подолгу сдерживал себя, чтобы не оглянуться.

В один из вечеров они шли быстро, и Тенишев поначалу был уверен, что они разыгрывают друг друга. Но они шли и шли, и он уже не решался прекратить эту неожиданно возникшую затею. В шутку он предложил отвести Даню в общежитие к Гале, именно так и сказал: отвести. По лицу Дани нельзя было понять, обиделся он или, наоборот, втайне ждал такого предложения, – только какое-то странное отражение промелькнуло в глазах. Он вдруг стал настойчивым и сказал:

– Пошли. Припадка не случится.

– Какого припадка?

– У Чехова рассказ так называется.

– Скорее, ты Митю напоминаешь.

– Карамазова?

– Бунинского.

Тенишев понял, что больно задел Даню, но тот лишь улыбнулся, сказал:

– Ну так идем?

Шли быстро, наверное, чтобы больше не разговаривать.

Черт знает что, любую ситуацию он сравнивает с чем-то, известным раньше, – ни радости в этом, ни удивления, – думал Тенишев, ощущая какую-то раздражающую жалость к Дане.

Когда пришли в комнату Тенишева, он сказал:

– Подожди, я схожу за ней.

Даня встрепенулся:

– Ты сюда пригласишь?

– Позову. Не к ней же идти. А ты как будто случайно ко мне зашел.

– А ты говорил ей об этом, ну, обо мне?

– Да она сама только о тебе и расспрашивает.

– Ты надо мной пошутил.

– Конечно, все это глупо. Но, в конце концов, можешь сам зайти к ней.

Тенишев уже начинал злиться. Получалось, что он уговаривает Даню.

– Ладно, я схожу посмотрю – может, ее и нет.

– Смотри, не задержись там.

Тенишев шел по коридору, и в его ушах звучали последние слова Дани.

Галя была одна в комнате – сидела на кровати и читала, укрывшись пледом.

– Ой, а я как раз думала, что ты придешь сегодня.

– Я пришел. – Тенишев улыбнулся. – Читаешь?

Она захлопнула книгу, уютно съежилась:

– И чем же мы заняты последнее время? Решением вечных вопросов? Поделились бы ответами.

– Вопросы, волнующие меня, требуют исключительной серьезности. – Тенишев попытался скорчить трагическую гримасу, поддерживая ее шутливый тон. – Дело в том, что жизнь проходит мимо, как бесконечный товарняк.

– А нам бы хотелось быть пассажиром скорого?

Тенишев протянул руку и погладил ее по щеке. И вспомнил, как когда-то на картошке сидели всем курсом, отдыхая, на краю поля, на траве. Он оказался рядом с ней, и почему-то потянуло прислониться головой. Он коснулся ее плеча, она замерла на секунду, обернулась, посмотрела в глаза. Потом, вечером, встретились, ничего не говоря друг другу, и долго молча целовались. Перед тем как они разошлись по домам, она спросила: