Анна Берсенева - Ответный темперамент

Но маленький леопард смотрел измученным взглядом, и Герман понял, что сейчас он кусаться не будет. Он всегда умел это понимать – и в детстве, дома, когда возился с заболевшей коровой, и много позже, когда работал с экологами на Дальнем Востоке.

Он подошел к малышу, достал из кармана складной нож, отрезал от ограды веревку – еще издали увидел, что отвязать ее будет трудно, потому и захватил нож.

– Ну что, пойдем? – сказал Герман леопарду. – Пойдем, пойдем. Не бойся, я тебе помогу.

Когда он стал разговаривать с леопардом, людские голоса вокруг перестали быть ему слышны. Как там сказала та растрепанная женщина, которая привозила на велосипеде кошку: он любит животных больше, чем людей? Вряд ли это так: слишком разных людей ему приходилось видеть и знать, он не мог любить или не любить их всех скопом. Но вот этот маленький леопард с измученными глазами был ему явно приятнее, чем любой из тех, кто приставал к животному со всей настойчивостью человеческой глупости и пошлости.

Он взял леопарда за ошейник и повел к дверям клиники.

– А куда вы его денете? – спросила женщина, которая совала леопарду мороженое.

– Продаст, куда ж еще! – ответил кто-то. – У этих, у олигархов, модно зверье держать.

– А чего им не держать, дома-то у них вон какие. Дворцы! Хоть тигра держи, хоть что. Видели, вчера после программы «Время» показывали…

Леопард сильно хромал. Может, из-за больной лапы его и бросил хозяин. А может, и просто так бросил – надоело возиться, и какая еще нужна причина?

Галя тоже начала было ахать, какой же леопард хорошенький и как жалко бедняжкину лапку, но Герман сказал, чтобы она готовилась ему ассистировать, и Галя сразу стала серьезной. Она была прирожденной отличницей.

Сначала наркоз давать не стали: зверь был так ослаблен, что Герман без труда зафиксировал его и без наркоза. Но потом все-таки пришлось делать анестезию, потому что лапа оказалась не то что больная – она просто гнила, и сгнила бы, если бы хозяин продержал животное еще пару дней в таких условиях, в каких, видимо, держал все время.

Леопард был редчайший, краснокнижный, это Герман сразу определил. Значит, предстояла долгая эпопея: где взяли, кто владелец, зачем стали оперировать так срочно, а может, из-за операции состояние животного ухудшилось, ну и прочее подобное. То, что предстояло выслушать от облеченных властью людей, по уровню глупости обещало не слишком отличаться от того, что Герман уже выслушал в толпе возле ограды.

После операции он вместе с Данилычем перенес малыша в специальную клетку и немного постоял рядом, отчасти наблюдая за его состоянием, отчасти любуясь делом рук своих. Когда-то Герман мечтал о том, что у него в клинике будет все необходимое для нормальной работы – и отлично оснащенная операционная, и УЗИ-аппаратура, и биохимические анализаторы… Да все у него будет! – мечтал он, когда эта вот ветеринарная клиника в центре Москвы была еще похожа на провинциальную баню.

И все это у него теперь было, а главное, были отличные, очень квалифицированные врачи, которые могли прооперировать хоть леопарда, хоть игуану, хоть кошку.

Думать о своих достижениях у него, впрочем, сейчас не было времени: через два часа он должен был быть в аэропорту – улетал в Екатеринбург, где открывал филиал своей клиники. Это был уже десятый филиал. Герман Богадист был деятельный человек, активный и, как принято говорить, успешный. Слово это он, правда, терпеть не мог, совершенно не понимая, что оно означает применительно к человеку. Когда он работал главврачом районной ветстанции в Моршанске и мотался в дождь и в ведро по деревням, с трудом выдирая резиновые сапоги из могучего тамбовского чернозема, – это наверняка не называлось быть успешным человеком. Но ему нравилась тогда его работа, он знал, что она, безусловно, нужна, и жил поэтому в полном согласии с самим собой.

Нынешняя работа нравилась ему ровно по той же причине, и поэтому, вне зависимости от посторонних мнений, он не разделял свою жизнь на успешный и неуспешный период.

Он вышел из клиники, сел в машину и поехал в Домодедово. Короткое, к случаю пришедшее воспоминание о тамбовском черноземе потянуло из памяти целую цепочку еще более давних воспоминаний.

Он ведь и родился в ста километрах от Тамбова, и провел там, в деревне, все детство. Были это лучшие годы его жизни? Он ни тогда, ни сейчас не знал.

Имя у него было совсем не деревенское. Тогда, правда, многих в деревне называли красивыми городскими именами: мода была такая, а в случае его мамы – мечта. Но все-таки из-за странного имени на Герку, бывало, хлопцы смотрели косо, а то даже и драться с ними приходилось, чтобы не обзывали по-всякому.