Максим Кантор - Учебник рисования

Как всегда, когда он начинал делать очередной перформанс, он оказался во власти замысла. Теперь он руководствовался внутренней логикой предприятия: если правильно было сделать так (а это было правильно), то потом — остается поступить только так, а потом уже не остается выбора: поступки вытекают один из другого. Однако самый первый шаг его был ошибочен, и ошибки следовали одна за другой — и каждый следующий шаг был неверен.

Свойство Струева делать любое дело сразу, одним рывком — исключало колебания. Он знал про себя, что стоит ему захотеть, и он сделает все. Надо собрать силы — а что сил хватит, сомнений не было.

Известие об аресте Дупеля, задержании Розы Кранц и Голды Стерн, слухи о бегстве Тушинского за границу не изменили планов Струева. Ему стало известно о взятии Дупеля под стражу в тот момент, когда он еще мог остановиться. Перепуганные знакомые рассказали ему об унизительных подробностях ареста богача: схватили, связали, кинули, как мороженую свиную тушу, в воронок. А где Тушинский? Ну, Владислав Григорьевич успел — он, конечно, в командировку отбыл, с лекциями. О демократии, о рыночной экономике самое время поговорить — поехал экономист читать курс в Вашингтон. Что вдруг? Стечение, понимаете ли, обстоятельств. Поражала синхронность событий: практически в тот миг, как защелкнули наручники на опальном олигархе, стартовал лимузин Тушинского в аэропорт, а уж когда доставили Дупеля в тюрьму, самолет Тушинского был далеко. Такое вот совпадение. Здравый человек мог сделать выводы: промышленную олигархию потеснила олигархия силовая. Новый передел собственности уже не связан с бизнесом непосредственно: проводится по законам казарменного капитализма — последнего политического изобретения. Все указывало на это прежде — сегодня предположения подтвердились. Значит ли это отказ от конвергенции с Западом или случившееся — новый виток политики альянса? Точно ли мы представляем себе: о чем они там конкретно договорились? Всегда было так в истории, что граждане понимали природу договоренностей своих правителей несколько позже, чем нужно. Те уже успевали поделить нефть, земли и самих людей — а люди только начинали подозревать, что про них вспомнили. Во многих странах силовая олигархия уже диктует порядок вещей. Не исключено, что альянс с Западом будет строиться не на финансовой (как мнилось) основе, но на принципах распределения карательных полномочий в подконтрольной империи. Дали наместнику регион — и наместник отчитывается: как данный регион управляется. И то сказать: столько украсть, да сторожа с ружьем не приставить — разумно ли?

Струеву следовало остановиться, была еще возможность. Однако он останавливаться не стал. Напротив — он посчитал, что шахматная партия вошла в стадию эндшпиля, фигуры задвигались быстрее, и только. Дупель пропал — но он и не связывал надежд с Дупелем. Это заведомо, как он считал, была проигрышная комбинация. Да, Дупель проиграл несколько быстрее, чем ожидалось, значит — надо торопиться. Партия Дупеля еще цела — лидеры разбежались, но купленные депутаты на месте. Сыграем в них — и выиграем. Ему казалось, он видит всю партию, он выстроил интригу — остальное зависит от его быстроты и воли. Невозможно проследить за всем — какая-то часть плана неизбежно подведет, наплевать на нее. Этой фигурой можно пожертвовать, можно и той — лишь бы доиграть до победы. Главное — не останавливаться. Многие планы гибли от нерешительности. Вперед.

Все, что Струев совершал в тот вечер, он совершал, подчиняясь главному принципу своей жизни — победить любой ценой. Но победить он не мог.

В отлаженный механизм попадает камень, и машина ломается. Отнести ли данный случай к разряду случайностей? Вся жизнь Струева подготовила этот сбой, и когда он решился на последнее, отчаянное действие — ему лишь казалось, что он доводит свои мысли до конца, договаривает начатую фразу, на деле — он доламывал ту машину, которую некогда приводил в порядок.

Прежде всего, ошибкой было решиться на политический терроризм. В России политический терроризм ни к чему путному не приводил никогда, хотя проб было достаточно. Бомбы народовольцев, динамит Халтурина, удавка Нечаева, выстрелы Багрова, табакерка графа Палена — много ли от них было проку? Зло было — явное, несомненное. В конце концов, переворот большевиков — далек ли он от терроризма? И, вместе с тем, представление о том, что любой предмет, который не проходит в дверь, следует туда пропихнуть, сломав и покорежив сам предмет и дверь, — это неискоренимое российское представление о природе вещей приводит всякого российского романтика к авантюре. И деться куда?