Максим Кантор - Учебник рисования

— Давай поклянемся друг другу, — сказал один.

— В чем же? — спросил его товарищ. — И зачем нам с тобой клясться? Мы и так верим друг другу и все про себя знаем.

— Это такое волшебное место, — сказал Антон, — здесь давали клятву Герцен и Огарев, и — я знаю — сюда всегда будут приходить хорошие люди, чтобы дать клятву себе и этому городу.

— Пусть так, — сказал другой мальчик.

— Давай мы поклянемся с тобой в том, что мы не оставим этот город в беде и не предадим его.

— Давай мы поклянемся в том, что мы всегда будем возвращаться сюда, и, если мы не будем совершать хорошего, нам будет стыдно смотреть на этот город.

— И еще поклянемся в том, что будем защищать этот город от него самого — потому что он и дракон, и принцесса в одном лице. Он сам себя пожирает, а мы не дадим ему это сделать. Мы всегда будем рыцарями.

— Я не люблю рыцарей, — сказал другой мальчик, — они только в сказках хорошие, и то не во всех. Много зла сделали рыцари, давай поклянемся, что такого делать не станем.

— Мы будем добрыми рыцарями, — ответил Антон, — такими, про которых писали в хороших сказках и в добрых легендах. И мы никогда не предадим ни нашу честь, ни нашу веру.

— Хорошо, — сказал другой мальчик, — так я согласен.

— И вот что еще. Давай поклянемся, что будем всегда, каждый день работать. Так работать, чтобы те, другие, что когда-то давали клятву на этом месте, и в других местах, чтобы они приняли нас к себе. И наша клятва станет частью большой клятвы всех добрых людей.

— Да, так хорошо, — сказал другой мальчик, — и я вот что должен тебе сказать. Всегда, что бы я в жизни ни делал, я буду помнить эту ночь и тебя рядом, и я буду достоин наших слов.

— И я, — сказал его друг Антон, — буду работать так, чтобы ты не стыдился моей дружбы, чтобы ты не стыдился того, что мы связаны клятвой. И вот еще что. Так однажды может случиться, что нам придется расстаться с тобой — но ты знай, что я всегда с тобой рядом.

— Я это знаю, — ответил ему Колобашкин. — Я уверен в тебе. Ведь если что случится, ты будешь рядом. И даже не рядом со мной — я храбрый, мне не нужна помощь — но рядом с ними всеми, — он указал вниз, на город, — с этими людьми, которые спят и которых надо защищать. Они не знают, что мы тут стоим на страже, но мы им нужны.

— Я тебя не подведу, — сказал ему Антон, — ты на меня положись. Если надо — а однажды это будет нужно, я уверен, — если надо, я сумею пойти до конца. Я буду как твой дед, как тот летчик, про которого ты говорил, я смогу пойти на таран.

— Это последнее средство, — сказал ему внук летчика Колобашкина.

— Не сомневайся во мне, я сумею, я тебя не подведу.

— И я тебя не подведу, — ответил ему товарищ, — я напишу такую книгу — что ты будешь мной гордится. Я пишу ее медленно, слово за словом, мысль за мыслью, — но я расскажу всем, как устроена наша жизнь и откуда идет беда. И тогда, когда я сумею это сказать, они увидят беду — и встанут на бой.

— И даже если они не встанут, — сказал ему товарищ, — то ведь есть мы с тобой. И нас двое, а это много.

И они стояли, держась за руки, над городом.

Тем временем Иван Михайлович Луговой подошел к окну, плотнее задернул шторы. За окном сгустился мрак, мутная московская тьма.

Луговой говорил так:

— В новой партии, которую история играет сегодня, есть мои заслуги, мои комбинации. Кто-то полагает, что история — это бег наперегонки, прекраснодушные планы и клятвы. Нет, история — это шахматная партия, полюбуйтесь на мои находки!

Шахматист я хороший, продумываю далеко вперед. Например, с авангардом: просчитал на десять ходов вперед и действительно не ошибся. Рисковал, комбинация не простая: это надо же было, чтобы такое количество людей — и не полных дебилов, заметьте, — серьезно отнеслось к закорючкам. Зашевелились, стали передвигаться с клетки на клетку, выполнять команды. Шахматы — это не съедение фигур, но захват клеток. Зачем же их убивать, если они могут служить и работать. Израсходуются, тогда убьем, новую партию разыграем. А пока — надо творить историю. Авангардом займитесь, голубчики! Точки, кляксы, закорючки — вот она, свобода! Надо было захватить эту позицию — дальше уже проще. Я сделал гениальный ход — и выиграл. Это была сложная многоходовая комбинация, я рисковал! Я ведь не мог буквально каждого обмануть. Они должны были все делать сами — а статистам это непросто! Могло сорваться, могло. Но я знал свои фигуры, я знал человеческий материал, знал, сколько амбиций, зависти, подлости, ревности влито в этот дрянной авангард. И крепче клея — в истории нет.