Максим Кантор - Учебник рисования

Подгулявший министр энергетики и топлива Михаил Дупель торопился с презентации вина божоле не домой под сосны, а в редакцию газеты. Его немедленно провели наверх. К Дупелю в газете относились с подобострастием, боялись почти так же, как и Баринова, знали, что это на его деньги отгрохали здание, что зарплаты сотрудникам платит его банк, что же до акций газеты, коими с Дупелем формально расплатились, то рядовые работники редакции не слишком разбирались в их подлинном значении. «Акционер» — слово важное, но невнятное. Акции газеты — его собственность, и что из того? Что ему принадлежит: бумажки и квитанции — или дом и стулья?

Дупель вошел в кабинет к Баринову, держа в руках сегодняшний номер. Номер не успели подписать в печать, он прихватил полосы на столе у верстальщика — а кто Дупелю возразит? Не тот он мужчина, чтоб ему возражали.

— Остряки у нас в газете, — сказал Дупель, — мастера заголовки сочинять. Репортаж о гонках каков, а? «С ралли — в кювет!» Ну ребята! Премию надо давать!

Заголовок этот три часа подряд выдумывал уволенный редактор. Баринова покоробило, что Дупель назвал газету «нашей». Сам Баринов считал ее только своей.

— Это ж надо так написать! А? Какую же ему премию дать? Давай ему за статью про гонки — гоночную машину купим? Или этот вот заголовок, нет, ты прочти! Прочти! — и Дупель показывал Баринову то, что Баринов и так превосходно знал. — Вообще весь этот стиль, шуточки, ну эта ваша фирменная подача заголовка — люблю! Люблю эту двухходовочку. Раз — заголовок крупным шрифтом! И ниже петитом — бац! Еще одна фразочка! — шах и мат! Читатель наживку проглотил, а ты его второй фразочкой подсек и под губу крючочком дерг! «Моссовет велел мясу дешеветь. — Мясо не хочет!» Тонко! А еще: «Курилы сдали! — В аренду ракетному комплексу!». Раз, и потом — бац! Стиль!

Дупель сел, Баринов сел напротив и ждал, когда Дупель перейдет к делу. Каждый из миллиардеров, разделивших страну, вел переговоры на особый манер. Чиновники, политики и журналисты давно наизусть выучили эти манеры. Левкоев переходил на блатной жаргон, Балабос соблазнял собеседника байками о дорогой жизни, Дупель сначала шутил, потом тихо излагал требования. Баринов ждал, пока Дупель скажет все свои веселые слова.

— Или вот, смотри-ка, Вася! Ловко завернули! Вот ты тут про демократию ловко пошутил. «Где наша демократия? — Где-где. В Думе!» Поддел, молодец! Правду сказал, между прочим. Где демократия? — Дупель бросил вокруг себя взыскующий взгляд и только развел руками. Зато он увидел разнообразные предметы дорогой обстановки кабинета, и это подвигло его на следующую фразу: — не все так печально, Вася, жизнь-то удалась. Вспомни, с чего начинали.

Начинали они с разного. Миша Дупель, еврейчик из провинции, был в юности правоверный комсомолец, переменился лишь в последние десять лет. Вася же Баринов, сын Потапа Баринова, известного партийного вольнодумца (из либеральных мидовских работников: посол в Мексике Баринов, посол в Канаде Яковлев, представитель в ООН Миртов — коих Горбачев призвал из дальних стран рушить гнилую советскую систему), с детства все коммунистическое презирал и отличался широтой взглядов. Вася Баринов не менял ни пристрастий, ни убеждений — этим, собственно говоря, и отличается порода от беспородности: к чему ей перемены?

— Разве что демократии нам и не хватает, — подытожил Дупель. — А так — все есть. Божоле не хуже, чем в Париже. Но — демократия нужна, Вася. Без нее и божоле, и нашу газету прикроют. Ты бы, Вася, показал, как развивается демократическое движение, не хватает этого в нашей газете. — Дупель опять назвал газету «нашей», опять Баринов покривился.

— А оно разве развивается, движение?

— Люди работают. Программы пишут. Про Кузина надо материал дать.

— Скучный он, тошно писать про него.

— Знаю, что скучный. Зато нужный.

— Уволь, Миша. Мне политика ни к чему.

— А чем же ты интересуешься, Вася, если политикой не интересуешься?

— Теннис люблю. Вот йогой увлекся. Разные есть увлечения.

— Беззубая стала газета, Вася. Остроумная, а беззубая.

— Какая есть, Миша. Лучше нет в стране.

— Что за газета без полемики.

— Не будет полемики, Миша. Принцип: беспристрастные факты. Пусть они все удавятся — а мы скромненько, петитом: похороны во вторник, венки заносить со двора. И никакой борьбы.

— Не бывает так.

— Не стану вмешиваться, не проси. Тошнит от пафоса. Стиль наших отечественных газет с детства бесит. Вперед! Давай! У меня никакие «давай!» не проходят. У меня целый этаж дармоедов, сидят и информацию собирают — а я мелким шрифтом, без эмоций публикую. Информация — это свобода, и другой свободы не бывает. А чтобы легче информация прошла, я сверху заголовочек даю посмешнее.