Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

— Все батареи песни поют. Слышали? — спросил однажды хмурым утром старшина. — И наша школа теперь будет петь. Попробуем. Запевала есть?

— Курсант Леонов! — так неожиданно выкрикнул за меня Ваня Жуков, что я ничего и сказать не успел.

А старшина уже командовал:

— Школа… шагом… арш! Запевай!

Топ-топ-топ!

— Курсант Леонов, запевай!

— Топ-топ-топ!

— Бегом… арш!

Побежали, запыхтели. Круг, другой. Автопарк, артиллерийский парк, столовая, плац.

— Школа, стой! Курсант Леонов! Опять ваши фокусы? Почему не поете?

— Да не Шаляпин я, петь не умею! — кричу, задыхаясь.

В строю завозились. Шахтер Петька крепко ткнул локтем в бок Ваню Жукова, тот громко охнул. Всевидящий старшина ничего не заметил, оха не услышал. Только спросил:

— Кто умеет? Может, курсант Жуков? Можете?

— Так точно, могу! — мигом отозвался Ваня.

Снова пошли, потопали. По холодку, по первому снежку.

— Запевай!

Ваня вздохнул и запел, звонко и весело:

Вечером старшина повел меня в Ленкомнату, усадил перед собой:

— Почему не пели?

— Товарищ старшина! Да не умею я петь!

— А вы пробовали?

Ну, пели мы с девчонками на вечере в институте. Так то ж для души, для себя, тихонько, а тут надобно орать во всю глотку, наперекор метелям и дождям.

Старшина по-своему понял мое молчание.

— Стыдно? Я-то думал, вы назло ему споете. Как сможете. И товарищей бежать не заставите. — Он усмехнулся. — И потом, кто знает, может, у вас голос, а вы не в курсе. Ладно, идите. И скажите спасибо курсанту Величко.

— Слушаюсь, сказать спасибо.

Через пару дней школу построили в зале и сказали, что создается полковой хор. Сегодня вечером в клубе пробное занятие. Быть всем, особенно курсантам Жукову и Леонову. Были. Многих послушали, отсеяли. Меня, Ваню, Петю-шахтера и всех наших сержантов оставили петь. Наши офицеры сидели в зале, хлопали. Когда мы спустились со сцены, меня попридержал старшина:

— А говорил, не Шаляпин.

— Товарищ старшина, я только в хоре могу, не так страшно.

— Застенчивый ты наш, — вздохнул он. — Как дальше жить-то будешь?

Да неужели только с песней и можно выжить, товарищ старшина?

Перед присягой мы осваивали оружие. Стреляли из автомата Калашникова. Давали по девять патронов на три очереди. Прошли строгий инструктаж, ложились на маты, всматривались в мишени, зеленые на заснеженном фоне, докладывали о готовности к стрельбе и палили — командиры только головами качали. Да и как не качать. Палец, кажется, только на спусковой крючок нажал, а по ушам — целая очередь. Снег взметается перед мишенью — все пули в молоко. Иные исхитряются дважды жахнуть по одному патрону, а остальные — очередью. У меня получилось две очереди, правда, обе попали в цель. Сказали: для первого раза средненько, но перспектива хорошая. Постреляю, к оружию попривыкну, научусь. В конце сержанты показали, как надо стрелять. Три короткие очереди, гильзы в сторону летят, мишени трещат, мы в шоке. Автомат работал секунду, чистишь его полчаса. Сержанты в ствол смотрят: тщательней нужно, курсант. И еще на полчаса.

Почистили «калаши», но в пирамиду их ставить рано — нужно еще научиться носить их на плече, на ремне, на спине, на груди, чтобы во время присяги держать оружие крепко, смотреть гордо. Присягнули. Автоматы не уронили, текст читали громко, только голос у многих слегка дрожал, видно, от ветра. Потом был праздничный обед, потом — торжественный концерт в клубе. В зале пахло начищенными сапогами. Чинно сидели солдаты в парадном, офицеры с орденами и медалями, раньше-то мы их только с планками видели, будто командиры стеснялись ордена носить. У старшины два медали «За отвагу», орден Красной Звезды, какая-то не наша награда. Мне со сцены хорошо все видно. С чувством исполняем разные песни — фронтовые, лирические, гуцульские. Солист — курсант Иван Жуков.

Коллективу хлопали от души, солиста завалили аплодисментами, усадили потом рядом с офицерскими женами. Мы обзавидовались. Наши сержанты хмурились.

Марш-бросок. Солдат, как улитка, тащит на себе и дом, и постель. За плечами каменный вещмешок, на боках — подсумки, противогаз, саперная лопатка, защитные чулки, на плече — автомат. Из глоток вместе с «Ой ты, зима морозная…» вырывается пар.

Вдруг команда: «Газы!» Захлопала под руками резина противогаза, и через минуту мы, похожие друг на друга страшными рожами, сверкая стеклянными глазищами, спешно напяливаем на себя защитные накидки и чулки. Задышали тяжело, поматывая хоботами. И снова — вперед.