Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

Такая же умная была и тетя Оля, которую все звали почему-то Леля. С ее дочкой Тамарой у нас были хорошие, приятельские отношения, вместе рвали яблоки и малину в саду у бабушки Анюты, попробовали наш, русский, паслён — горечь несусветная. Сын тети Лели Борис с нами ни в карты, ни в лото не играл — взрослым был. Судьба его трагична — попал под грузовую машину, катаясь на велосипеде. И машин-то было мало, а нате вам — попал. Вот тебе и случай проклятый!

Но все это будет потом, а пока еще дети и внуки бабушки Анюты были живы, жили дружно, хоть и голодно, и старались радовать друг друга.

Тетя Леля однажды подарила мне книгу, с которой я не расставался всю жизнь, читал и перечитывал от корки до корки, с каждым годом делая все новые и новые открытия. Это были избранные произведения Пушкина, которого я начал осваивать еще до войны, в далеком сорок первом году, с «Песни о вещем Олеге». Спасибо судьбе и моим родным, что начал я чтение с умных книг. Книг тогда в магазинах было мало, потому, может, каждая так и ценилась. В Коломне спасала небольшая заводская библиотека, но и она не изобиловала фондами. Каждую купленную или подаренную книжку я читал и перечитывал, находил ей место на моей этажерке, а самые яркие истории пересказывал друзьям.

Не один, не два, а десятки раз перечитывал я найденную на заснеженной харьковской тропинке книжку неведомого мне ленинградского автора. До сих пор многие стихи, может, и не совсем удачные, но очень искренние, помню наизусть. Иные читал Витьке, тот восхищался, но говорил, что я сочиняю так же здорово. Если бы!

Запомнился Новый год на Партизанке. Вместо пыльного куста перекати-поля дед установил в комнате купленную им на рынке пушистую, только что срубленную ель. Мама разложила на кровати игрушки, которые поездили с нами в эшелонах, и стала наряжать лесную красавицу. Нам с Витькой доверила лишь «на посылках служить», подавать только картонные и ватные игрушки, а за стеклянными каждый раз сама спускалась с табуретки. Елка истекала смолой, дышала, по всей квартире запахло так, что подселенцы высунулись, вертели головой и ахали. В этот день они готовились съехать от нас — им дали где-то другую комнату. Краснощекая племянница грустно сказала, что ей жалко расставаться с нами.

— А уж нам-то каково! — весело ответила ей мама с табурета.

Елку нарядили, приладили лампочки — большую редкость по тем временам — и стали ждать гостей. Из Егорьевска приехала тетя Гриппа с Юлей и Валерой. Они внесли какие-то сумки, которые обещали раскрыть на Новый год.

— А Эмма? — спросил я, и Витька ехидно прищурился: это что еще за Эмма такая?

Тетя Гриппа туману напустила, мол, «гражданочка эта тоже в скором времени может появиться». И когда же придет это «скорое время»?

Спросил я и про Розу, и опять Витька прищурился: какая еще Роза, сколько ж женщин у старшего брата?

Тетя Гриппа сказала, что Роза устроилась в Егорьевске, работает в школе, учит ребят и передает Владиславу Николаевичу большущий привет и «огромное спасибо за все».

— За какое еще «всё»? — открыл рот Витька. — Что он у вас там, в степи глухой, натворить успел?

Тетя Гриппа обещала подробно рассказать «про всех наших» потом, после двенадцати, за столом.

Мама тем временем вымыла опустевшую комнату подселенцев, и они с тетей Гриппой ушли туда «перемалывать новости», как выразился сердитый Витька. Сердитый потому, что нацелился уже поиграть в пустой комнате в войну. Можно, сказал, и в дедовой комнате поиграть, но там елка, под елкой дед сидит у своего радио, а на печке нам уже не развернуться.

Пришел дядя Гриша — тоже с сумкой! — уселся в уголке, изредка покашливал в платок. Жена его где-то дежурила, да и вообще мы редко ее видели. «Боится заразиться! С батей не спит», — пояснил мне грустный Витька.

Но вот наконец-то свершилось! Накрытый стол, на столе бутылки с ситро (маловато), конфеты в вазочке (тоже не разгуляешься), соленые огурцы, жареная картошка, рыжая селедка, пирожки с капустой, соевые пряники (недавно у магазина продавали с лотка), какая-то зелень и краснень (салат, говорят), еще что-то по мелочи, бутылки с водкой и вином не в счет.

Ну, сели мы, уставились на дедовы ходики с Мавзолеем, а тут радио, как на грех, замолчало, пришлось с ходиками Новый год сверять. В двенадцать все вскочили, начали чокаться, загадывать желания, выпивать. Бабушка и мама всплакнули. Дед сказал:

— Тихо, товарищи! Предлагаю выпить за нашу армию, за скорую победу и за возвращение всех воинов домой. — Посмотрел на бабу Дуню: — И чтобы всех павших героев помнил народ вечно!