Не дождавшись, когда машина остановится, Кирш открыла дверцу и в несколько шагов оказалась у входа в следственный изолятор.
Человек в форме преградил ей путь:
— Обычно сюда так не ломятся, стой.
— Мне нужно, у вас там девушка моя!
— Чего? — Милиционер прищурился и, оглядев Кирш с ног до головы, бросил брезгливо;
— Давай, коблина, иди отсюда!
Кирш побагровела и сжала кулаки. Денис успел удержать ее за локти и кивнул человеку в форме:
— Все нормально, начальник, мы завтра придем.
Кирш наотмашь ударила по кирпичной стене изолятора и, развернувшись, зашагала прочь мимо машины.
— Куда ты, чума моя?! Обещаю, ты к ней завтра попадешь. — Денис махнул рукой и сел за руль.
Кирш не заметила, как добралась до дома. Еще полквартала — и ее подъезд. Успокоиться. Все обдумать. Завтра — к Алисе, потом к сыну. Еще нужно найти Рзй. Нужно сделать в квартире перестановку, чтобы подготовить ее к переезду Максимки. И от боев нужно отказаться, снова ваять или вовсе отказаться ради Максимки от амбиций — как бойца, так и художника — и найти просто работу…
Напротив подъезда над детской коляской склонилась незнакомая девушка лет восемнадцати: плакал ребенок, как показалось Кирш по тоненькому голосу — новорожденный. Девушка беспомощно озиралась по сторонам, и Кирш вздохнула, сделала шаг к подъезду и коляске.
— Твой?
Девушка кивнула.
— Я, знаешь, как своего успокаивала, когда он таким же крохой был; тихонько двумя пальцами по спинке постукивала — затихал. Это им стук материнского сердца напоминает — спокойней им на душе становится…
Девушка последовала совету и через несколько секунд подняла голову, чтобы поблагодарить за совет, но Кирш уже вошла в подъезд.
За окном с зелеными шторами, за окном с решетками — за всеми окнами тихо опускался на землю снег, заметая дорожки, и мир становился белым. По белому листу, вытянутому из принтера, быстро скользила рука, заклеенная пластырем; по белому листу блокнота, то вздрагивая, то замирая, водила бледная топкая рука — две руки, которые не могли прикоснуться друг к другу.
«Ты не ищешь меня и ничего нс знаешь обо мне. Я дозвонилась Аде, но ни слова не сказала ей о том, где нахожусь: к чему?.. Она видела тебя в клубе, ты уже можешь быть с другими… Так недолго, как вспышка звезды, но мы были вместе, так недолго, но я кем-то была для тебя. Этого достаточно. Я поверила в эту любовь, но она не для Земли. Нет, любовь не «эта», не «та», она — направленная сила внутри человека. Я думаю: какая разница, какого пола тот человек, на которого душа направляет этот волшебный вектор? Но природа схитрила: наши векторы параллельны, наши слезы невидимы друг для друга, мы кажемся друг другу, мы придумали друг друга, мы захотели быть сильнее мира и играть по своим, не заданным им правилам… Но как же не хватает тебя! И, кажется, когда бы мы ни встретились, нам будет о чем молчать, заглянув друг другу в глаза, будто мы вместе пережили катастрофу, которую невозможно забыть.
У меня снова другая жизнь, совсем другая, и я, даст Бог, появлюсь когда-нибудь заново и буду скучать по прежней Алисе. И буду по-прежнему любить Кирш. Непонятная моя любовь, боль из другого мира, нежная моя Кирш… Я люблю тебя или вспоминаю любовь?.. Осталась ли в моей душе способность к любви, если нет и самого желания жить. Так странно…»
Алиса отодвинула блокнот и закрыла лицо руками. Она не могла написать главного и признаться Кирш в том, что ей хочется в тюрьму. Как убегают в болезнь, устав от ежедневного карабканья в гору познания, как уходят в парни армию от беременных подруг, так переход от прошлого к неясному будущему требует перевалочного пункта, пусть даже такого угрюмого и страшного, как зона… Пусть тюрьма окончательно разрубит жизнь на «до» и «после», пусть яснее будет эта граница.
Как написать человеку, что не зовешь его с собой в будущее и не возвращаешься при этом к прошлому, просто не зовешь, и все?..
Кирш не любила писать письма, когда ей приходилось делать это, они получались короткими, ленивыми и могли бы легко свестись к трем фразам: «Привет!», «Как дела?», «У меня все путем».
Сейчас Кирш писала не такое письмо, она говорила с Алисой, и ей было легко не отрывать руки от листа — так пишут люди, которым есть что сказать кому-то,
«Алисочка!.. Я случайно узнала, где ты! Какая-то дикость! Ничего не понимаю! Куда ты уехала? Зачем?!.. Невыносимо без тебя, любовь моя!..»
За стеной буянил уже позабытый Кирш Толян и дружно рыдали его дети, Кирш запустила пальцы в волосы и, проведя ими от вспотевшего лба к затылку, начала писать снова:
Читать дальше