Александр Покровский - Кот (сборник)

Обращаясь к мужчинам, он добавлял: «ебеньть», а к женщинам – «едремьть».

А у себя в кабинете он сморкался в ящик стола (после чего сейчас же харкал, и все это падало туда с замечательным стуком). «Петровский! – говорил он, выдвигая специально для этого подготовленный пустой ящик. – Тьфу! Хррр-хва!»

А перед строем он говорил: «Наши Вооруженные Силы! (харчок) Должны! (плевчок)».

И еще он говорил: «Наш священный долг!» (тьфу!)

Но потом с ним что-то случилось. Может быть, начало какого-то перерождения, потому что во время смотра казармы он сначала было высморкался на пол, а потом долго оглядывался, об чего бы руки вытереть.

Нашел взглядом личное полотенце и только потянулся к нему, как тут его и поразило.

Так остался с протянутыми руками, но потом в себя пришел и вытерся.

О занавеску.

Я тут в лоб недавно получил. Козленкова домой вел, а перед самой дверью в парадное он вдруг глаза закатывает, цепляется за меня, ползет по мне вверх и говорит: «Пятый этаж, дверь семьдесят!» – пришлось тащить его на себе. Звоню в дверь – открывает жена. Я такую женщину вообще никогда не видел. Рост – два метра, руки – как у вратаря. Я начал смотреть на нее с живота, а закончил вершиной головы, и на это у меня ушла уйма времени.

А она увидела своего урода у меня в руках, молча протянула руку и его у меня отняла, а потом так же молча свободной рукой закатила мне в лоб, и я, молча, упал.

Хуй знает что такое.

А еще говорят, что подводники всегда друг дружку разыгрывают. На это я говорю, что подводники никого не разыгрывают. Просто они так живут. Придумывают еще одну параллельную жизнь и в нее играют.

Потому что, если играть только в одну эту жизнь, – рано или поздно трогаться. А так – еще одна – и отпускает.

Вот пришла дизелюха в Польшу, а там как раз «Солидарность» активизировалась, и на улице, чтоб не побили, русским вообще появляться не рекомендуется. Рожу жалко.

А Боря был «ботаником». А «ботаником» на дизелях называют круглых отличников после училища, и называют их так потому, что круглый отличник на флоте все равно не жилец.

Он вообще не там летает, а если и летает, то у него совсем другие крылья.

На пирс привезли продукты. Сгружают. На мостике Боря и Славка Тырин – но это электрик и такая оторва, что при нем лучше свой рот не открывать.

А Боря открыл.

Там на пирсе груда лежит и сверху масло в пачках, перепоясанное красивыми бумажками.

– Что это, – спросил Боря.

Славка думал недолго. Можно сказать, что он вообще не думал, потому что именно это место у него всегда в отсутствии.

– Деньги привезли. Прямо на пирсе менять будут, чтоб в город не ходили.

– По сколько меняют?

Славка что-то в голове все-таки прикинул:

– По восемьдесят рублей в одни руки.

Дальше все поехало само собой.

– А можно мне сто шестьдесят поменять?

– Можно, – вздохнул Славка Тырин, и любой на месте «ботаника» его за это потом… – но только с разрешения командира.

Командир перед заходом не спал трое суток и поэтому, как пришли, немедленно завалился.

А все уже знали, что Боре надо поменять 160 в одни руки, и ждали.

Боря постучал в дверь командирской каюты:

– Разрешите?

– Га-а? А? Что?

– Товарищ командир!

– Га-а?

– А можно мне сто шестьдесят поменять? Меняют по восемьдесят рублей в одни руки, но дизелисты не будут менять – можно мне?

– Чего?

– Ну, деньги. Пачки. С вашего разрешения. В одни руки.

И тут командир как заорет:

– Да бери ты в обе руки! Деньги! Пачки! И в обе ноги! И в рот! И в нос! И в жопу тоже! Есть у тебя еще дырка? А? Есть?..

……

Честно, я бы Славку Тырина после этого убил бы на месте, но нельзя, потому что такая жизнь.

Ветлугин всем надоел. Стоял на пирсе и говорил проходящим:

– Видимо, я в море не пойду. У меня комсомольская конференция. Видимо, я в море не пойду…

А вокруг бегают. Отчаливать скоро, и потому мечутся все как ошпаренные, а он стоит и конючит:

– Видимо, я в море…

Сволочь, одним словом, комсомольская. Инструктор политотдела. Им в море надо в году, кажется, на две недели сходить, чтоб из плавсостава не вылететь. Так они что придумали: продовольственные аттестаты за себя в море посылают. А тут узнали наверху, и теперь вот придется ему пойти. Ишь как страдает, Растрелли!

– Видимо, я…

Пошел он-таки – в последний момент забросили, – пошел, но сейчас же придумал, что его при всплытии в надводное положение обязательно вертолетом снимут.