Миядзава Кэндзи - ЗВЕЗДА КОЗОДОЯ

— Что случилось? Почему ты убежал?

— Не знаю. У меня возникло нехорошее чувство.

— Оно дышало?

— Я не слышал. Да и рта у него нет.

— А голова-то есть?

— Да не понял я, есть там голова или нет.

— Раз так, теперь мой черед.

Четвертый олень сделал шаг вперед, тоже дрожа от страха. Однако все же осмелился приблизиться к полотенцу вплотную и даже ткнулся в него мордой, но потом отпрянул и отскочил назад.

— Оно мягкое.

— Мягкое, как грязь?

— Нет.

— Как трава?

— Нет.

— Как пушок на лиане «гагаимо»? [28] Гагаимо — травянистая лиана с млечным соком. Произрастает на лугах и в зарослях кустарников.

— Да нет, пожестче будет.

— Да что же это такое?

— Оно живое!

— Все же живое…

— Да, потом пахнет.

— Ну, теперь я. Посмотрю — и сразу обратно.

Пятый олень медленно-медленно приблизился к полотенцу. Этот олень был известным шутником. Он положил голову на полотенце, недоуменно покачал головой, да так забавно, что остальные подпрыгнули и расхохотались.

И тут пятый смельчак с гордостью высунул язык и лизнул полотенце, после чего на него напал такой страх, что он вихрем понесся назад, свесив набок язык. Остальные тоже перепугались.

— Ну что, ну что? Оно тебя укусило? Больно?

— Фыр-фыр-фыр!

— Оно откусило тебе язык?

— Фыр-фыр-фыр!

— Что было? Что было? Что было? Ну же!

— Ох, ох. Язык свело.

— Какой у него вкус?

— Нет у него никакого вкуса.

— Ну что, это зверь?

— Не знаю я. Теперь ты иди!

— Была не была.

Шестой олень стал подкрадываться к полотенцу. Остальные с интересом наблюдали, потряхивая мордами. А шестой храбрец принюхался, а потом взял и схватил полотенце зубами и побежал с ним обратно. Остальные заплясали на месте.

— Молодец! Молодец! Главное — вцепиться в него зубами, а там он уже ничего нам не сделает!

— Наверное, это просто большой слизняк, высохший от жары.

— Теперь я спою, и мы все вместе потанцуем.

Олень вошел в круг и запел, а остальные принялись водить хоровод вокруг полотенца.

Посреди поляны мы нашли

Ням-ням, лепешку конского каштана.

И одной такой находки нам довольно,

Но рядом белый часовой ножки грозно протянул.

Белый часовой с крапинками на коже

напугал нас до смерти.

Мягкий - мягкий,

Не лает, не плачет,

Тощий и длинный, весь в пятнах,

Где рот, где голова, не разберешь.

Вот оно что — просто слизняк,

высохший от жары!

Олени прыгали, кружились и танцевали, легкие, словно ветер, они подбрасывали полотенце рогами, топтали его копытами. Бедное полотенце Кадзю почернело от грязи, в нем засветились прорехи.

Олений круг становился все шире и шире.

— Эх, а теперь хочется полакомиться лепешкой!

— Вареной лепешечкой.

— Кругленькой.

— Ням-ням.

— Слюнки текут.

— Ох, хорошо!

Олени наперегонки бросились к лепешке и окружили ее с четырех сторон. А затем по очереди, начиная с храбреца, который первым осмелился подойти к полотенцу, стали откусывать от лепешки, так что последнему смельчаку достался кусочек не больше бобового зернышка.

Затем олени вновь встали в круг, закружились и завертелись в хороводе.

Кадзю так долго смотрел на их танцы, что показалось уже, что и он сам превратился в оленя и вот-вот пустится в пляс. Однако, посмотрев на свои руки, вспомнил, что он — человек, и вновь затаил дыхание.

А солнце уже спряталось в ветвях на вершине ольхи, зазолотилось. Круг оленей становился все шире и шире. Они кивали друг другу мордами, и, наконец, встали в ряд, обратив свои головы к солнцу, словно вознося ему свою оленью молитву. Кадзю казалось, что он видит все это во сне.

Крайний справа олень запел тоненьким голоском:

На ольху,

На каждый маленький зеленый листочек,

Ярко-ярко

Падают лучи солнца.

Голос был чистый, кристальный, как звук флейты. Кадзю даже глаза закрыл и покрылся мурашками. Второй олень подпрыгнул, мелкая дрожь пробежала по его шкуре. Он пронесся сквозь строй остальных оленей и несколько раз поклонился солнцу. Затем вернулся на свое место, замер и тоже запел:

Даже если солнце

Уйдет за спину,

Ольха все равно будет блестеть,

Словно металлическое зеркало.

И сам Кадзю поклонился замечательному солнцу и ольхе. Третий олень, поднимая и опуская морду, засопел:

Даже если солнце и покинет ольху,

Серебристый мискант будет ярко-ярко гореть.