Трейси Шевалье - Тигр, светло горящий

Во время последовавшей паузы, сделанной Астлеем, чтобы его слова лучше дошли до слушателей, раздраженные взгляды и ворчание уступили место скорбным выражениям лиц и тишине, нарушаемой лишь всхлипами со скамейки, на которой сидели представительницы костюмерного цеха.

Томас Келлавей в удивлении оглянулся. О революции во Франции в лондонских пабах говорили, конечно, больше, чем в «Пяти колоколах» Пидлтрентхайда, но он никак не думал, что это может коснуться лично его. Он бросил взгляд на Джема, которому только-только исполнилось тринадцать. Его сын еще был слишком молод, чтобы стать пушечным мясом, но вполне взросл для того, чтобы опасаться армейских вербовщиков. Как-то раз Келлавей собственными глазами видел действия вербовщика в одном из ламбетских пабов: тот уговорил легковерного юнца, пообещав несколько пинт пива задарма, после чего силой отвел его в ближайшую казарму. Томас подумал, что Томми в первую очередь стал бы объектом внимания вербовщиков. Он должен был бы беспокоиться о Томми, а не о Джеме. Но, с другой стороны, будь Томми жив и представляй интерес для вербовщиков, они по-прежнему были бы дружным, любящим семейством, в безопасности обитающим в Пидл-Вэлли, вдали от путей вербовщиков. Томас и не думал о такой напасти, когда вместе с женой принимал решение перебраться в Лондон.

— Я прибег к измерению количеством нашей публики, — продолжил Филип Астлей, и Келлавей отогнал волновавшие его мысли и стал слушать. — Актеры всегда должны быть чувствительны к настроениям зрителей. Чувствительны, мои друзья. Я прекрасно осознаю, что хотя публика и желает быть в курсе событий, происходящих в мире, но в амфитеатр они приходят, чтобы забыться — чтобы посмеяться и насладиться небывалыми чудесами, которые происходят у них на глазах, чтобы на один вечер выкинуть из головы заботы и опасности мира. Этот мир, — он обвел зал рукой, охватывая арену, сцену, места для зрителей в партере и на балконе, — становится их миром.

Еще до поступления сегодняшних ужасных новостей я пришел к выводу, что наша нынешняя программа слишком много внимания уделяет военным зрелищам. Великолепный и реалистический показ того, как солдаты разбивают лагерь в Багшотских полях, [43] Багшот — небольшая деревня в графстве Суррей, вересковые поля вокруг нее издавна принадлежали военному ведомству, там проходили разного рода маневры и учения. и празднования в связи с заключением мира в Ист-Индийском военном дивертисменте, — мы не без основания гордимся этими постановками. Но может быть, мои друзья, с учетом нынешнего состояния дел во Франции они чрезмерны — в особенности для наших зрительниц. Мы должны подумать об их чувствительной душе. Я видел, как многие представительницы слабого пола содрогаются и отворачивают головы, чтобы не видеть этих представлений. Больше вам скажу: на прошлой неделе три дамы упали в обморок!

— Это случилось от жары! — пробормотал плотник, стоявший рядом с Томасом Келлавеем, хотя и сделал это достаточно тихо, чтобы не услышал Филип Астлей.

— Итак, мальчики и девочки, мы заменим Багшотское представление на новое — я его уже сочинил. Это будет продолжение приключений Арлекина, которого мой сын играл в начале сезона, а называться представление будет «Арлекин в Ирландии».

Труппа негодующе зароптала. Представления цирка собирали полный зал, и после некоторых изменений в программе установился устраивающий всех заведенный порядок, и все предполагали, что так оно и будет продолжаться до начала октября, когда заканчивается сезон. Они устали от перемен и вполне довольствовались ежедневными повторами, не требовавшими освоения нового, а новое всегда для них было связано с большим объемом дополнительной работы. Для начала наверняка будут отменены укороченные субботы.

Плотники направились на сцену, чтобы подготовиться к немедленному возведению декораций. Томас последовал за ними неспешным шагом. Хотя он и плотничал в цирке уже три месяца, по его характеру работать вместе с таким большим числом других людей временами становилось нелегко, и он иногда тосковал по своей тихой мастерской в Дорсетшире или Геркулес-комплексе, где шум производили только он и его семья. Тут же перед глазами постоянно мелькали исполнители, музыканты, лошади, поставщики древесины, одежды, овса, сена, носились туда-сюда мальчишки по бесконечным поручениям Филипа Астлея, торчали зеваки, создающие неразбериху. Но больше всего шума было от самого Филипа, который выкрикивал приказания, спорил с сыном о программе, или с миссис Коннел о продаже билетов, или с Джоном Фоксом обо всем остальном.