Пьер Пежю - Маленькая Обитель

Воллар понял, что за эти долгие недели Тереза Бланшо целиком переложила все заботы на него. Сделала его отцом, старым преданным дядюшкой или близким родственником, возложившим ответственность за Еву на себя, в то время как другой мужчина, существующий где-то и, быть может, не подозревающий ничего о своем отцовстве, спокойно занимался своими делами.

Тереза приходила лишь два раза, второпях; и регулярно звонила, ненавязчиво справлялась о дочери, прекрасно зная, что мужчина из Глагола Быть водил девочку на прогулки. Но ей было неизвестно, что лесной воздух Обители, влажный и резкий воздух горы, который вдыхали в разломах этих скал, где ревут водопады, еще больше подрывал здоровье больного и бессловесного ребенка, девочки с травмированной головой.

Внезапно, сам не понимая, почему берет на себя такое обязательство, Воллар услышал, как объявляет врачу и заместителю директора сильно раздраженным или отчаявшимся голосом, что найдет эту перелетную мать, заставит ее осознать, в каком состоянии находится ее дочь, убедит во что бы то ни стало приехать и все время находиться рядом с дочерью, по крайней мере, все то время, что осталось. Покинув центр, Воллар намерен был привезти Терезу Бланшо, а самому отказаться от смехотворной роли временного отца. Он думал о той пелене детства, которую не сумел удержать меж своих толстых пальцев.

Надо было найти Терезу Бланшо как можно скорее. Именно это повторял себе Воллар. Объяснить, в каком плохом состоянии находилась ее дочь. Убедить вернуться и не уезжать слишком скоро.

Воллар понял, где находился район больших торговых площадей, куда, по утверждению Терезы, она отправилась работать, но он не мог вспомнить (да и сказала ли она ему об этом?), о какой должности шла речь. Кассирши, парикмахерши или продавщицы? Если только она не стала официанткой в баре? Регистраторшей? Он оставил Еву в тяжелом состоянии. Знал, что она будет ослабевать еще больше, не сможет поправиться и угаснет. Спускаясь с горы, он старался забыть тысячи ощущений, пережитых в обществе девочки, но поневоле слышал звук камней, падающих в воду, хруст ветвей в тишине, стуки клюва дятла по коре и все еще чувствовал тепло ладони девочки. Это привело его в ярость. Его жизнь, вся его жизнь, оставшаяся далеко позади, вовсе не нуждалась в инъекции сентиментализма.

Вернувшись в город и добравшись до маленькой площади, где находился Глагол Быть , он по необычному волнению в квартале понял, что произошло другое несчастье.

— Огонь? Где? В книжном магазине?

Воллар пробился сквозь толпу кашлявших зевак, а между тем клубы густого дыма стелились по земле, залитой большими потоками воды. Едкий запах разъедал ноздри, дыхательные пути. Воллар увидел, что двери Глагола Быть , погруженные во тьму, были разбиты, пол превратился в мутный водоем, на поверхности которого, как водные растения, плавали страницы.

Пожарные уже скручивали пожарный рукав, а другие, в сапогах и касках, выскакивали из задней комнаты, волоча оттуда бесформенные, подгоревшие и промокшие груды. Воллар представился тому, кого назвали капитаном, и он подвел его к полицейским, стоявшим на пороге. Ему спокойно объяснили, что произошло, словно событие относилось к разряду удручающей рутины.

— Несомненно, это из-за плохого контакта у вашего электрического счетчика… Искра, видимо, подожгла вещи или упаковку из пластикового материала, и они очень медленно горели, но повалил черноватый и едкий дым, окутавший весь магазин. Густой дым поначалу охватил все книги, затем стены, проникая повсюду, да, и именно отвратительный дым поднял тревогу… Повезло! Очень повезло! Зданию, кварталу. К счастью, по-настоящему ничто не загорелось! Но кое-что погибло за эти часы…

Воллар понимал, что речь шла даже не о слишком разбушевавшемся пожаре. В своих предрассветных кошмарах он иногда видел Глагол Быть в огне: большой искрящийся и трескучий костер из книг, ужасное и чудесное зрелище. Но катастрофа, случившаяся в этот день, была намного ужасней и безобразней: медленное, как будто приглушенное горение, распространяющее дымку черного пепла, которая весь день нарастала в магазине, оседала на книгах, загрязняя и пропитывая все, просачивалась даже в книги, между страницами. Вонючая лягушачья слизь, поглощающая слова и фразы, возвращающая каждый текст в изначальное чернильное месиво. Ни одна книга в магазине не уцелела.

Торопясь загасить огонь в заднем помещении, пожарные опрокинули витрины. Коробки с экземплярами старых книг промокли в грязной воде. Литература не скрутилась в жестоком пламени аутодафе: она жалким образом утонула в мутной синтетической грязи, траурном снегу, уничтожившем все, что могло быть написано, в коллективном саване, искусственной пене, покрывшей интеллектуальное наследие тысяч писателей.