Зильке Шойерман - Девочка, которой всегда везло

Иду в ванную комнату и становлюсь перед зеркалом. Неоновый свет, льющийся из расположенных над зеркальным шкафом длинных светильников, окрашивает мое лицо в желто-зеленый цвет. На мне мятая блузка, юбка и колготки. Я медленно снимаю с себя все вещи, до нижнего белья, не отрывая, впрочем, взгляда от зеленого пятна, заменявшего в зеркале мое лицо. Оторвавшись от этого смехотворного зрелища, я некоторое время босиком походила по ванной. Края ванны ослепительно блестели. На стене вешалка с неряшливо брошенными на нее полотенцами, купальный халат вообще лежит на полу. На сушилке сохнет белье Инес — черные трусики и бюстгальтеры, которые их владелица бросила на белую трубу, словно паучьи лапки. Я ощупываю особенно красивый гарнитур, крошечные черные цветочки, сквозь кружево которых просвечивает основа цвета яичной скорлупы. Лифчик сухой. Я снимаю с себя белье и надеваю вещи Инес, потом медленно поворачиваюсь перед зеркалом, внимательно себя разглядывая. Белье мне впору. Подражая Инес, я заплетаю волосы в свободную косу и закрепляю ее резиновым кольцом, которое нахожу на раковине. Потом я усаживаюсь на край ванны и впадаю в задумчивость.

Из телевизора до меня доносилась громкая переливчатая музыка, потом чей-то властный голос произнес нечто не вполне вразумительное. Продолжая сидеть на краю ванны, я оттянула кончик бюстгальтера, запустила в левую чашечку лифчика палец и принялась его кончиком описывать окружности вокруг соска. Я наклонилась немного вперед, чтобы видеть только одинаковые лимонного цвета кафельные плитки пола, и подумала обо всех мужчинах, с которыми мне пришлось переспать. Все они — от первого до Рихарда — были намного старше меня. Наверное, все дело было в том, что, когда я, студентка отделения истории искусств, приехала в Рим, в моде была своеобразная геронтофилия, мужчины в возрасте от сорока до шестидесяти имели явное преимущество перед нашими ровесниками, студентами академии, этими попугаями с волосами, выкрашенными в зеленые и оранжевые тона.

Было слышно, как в скважине замка повернули ключ, потом раздались шаги; Кай из прихожей прошел мимо меня, потом остановился и вернулся, секунду мы безмолвно смотрели друг на друга. Он сказал, что вернулся для того, чтобы выключить телевизор. Я ответила, что это правильно. Он сделал еще шаг, потом остановился, мы оба прислушались. Были слышны крики, вой полицейских сирен, визг женщин и детский плач — весь пошлый набор фильма экшен. Потом Кай, словно став частью этого фильма, с лицом, искаженным дикой решимостью, сделал шаг, схватил меня за запястье и буквально сорвал с края ванны. Я — совершенно ошарашенная — уставилась ему в лицо, мне показалось, что на мгновение я взлетела в воздух. Последнее, что я видела вполне осознанно, — это лимонные плитки кафеля, ненакрашенный ноготь большого пальца ноги и носок ботинка, вещи совершенно обыденные, ничем не отличающиеся от прочих, запечатлелись в моем мозгу как единый законченный натюрморт, навсегда слившись друг с другом, мелочь, но в тот момент она имела для меня невероятное значение. Я вдруг почувствовала, пока Кай нес меня в гостиную, что сопоставимые акты случайного соития могут повторяться в самых разных ситуациях, я увидела почти упущенный было шанс, что моя жизнь, бывшая до этого рыхлой последовательностью никак не связанных друг с другом событий, сможет каким-то непостижимым образом стать единым целым.

Держа меня на руках, Кай, осторожно, стараясь не ушибить, вошел в гостиную, и, весьма спортивно опустившись на колени, подобрался к телевизору, и носком ботинка — правда, не без усилий — выключил его. В гостиной он принялся рыскать глазами по комнате, знакомой ему до последнего уголка, но он искал место, не имевшее личной истории, место, куда можно было бы меня положить. Он медлил, делал то шаг вперед, то шаг назад, положение было пока не проигрышным, но, во всяком случае, в нем не было ни капли эротики, и в любой момент оно грозило завершиться полным провалом. Я сильно напряглась, и Кай это сразу почувствовал и из беспомощности, не имея никакой альтернативы, решил, что любовью мы займемся на полу. Он не стал класть меня на пол, мы опустились вместе, причем он, стоя на коленях, продолжал держать меня на руках. Он пошатнулся, и я буквально бросилась на него, всей тяжестью повиснув у него на плечах и вернув ему надежную точку опоры, я обвила руками его шею, уперлась головой в грудь, и мы наконец приземлились, и, как только это произошло, я потянулась к нему и поцеловала. Целуясь, мы лежали вытянувшись на боку лицом друг к другу в весьма нерешительной позиции — на полу, тела наши были освещены скудным светом стоявшей у дивана лампы. Он оторвался от моих губ, чтобы приподняться и сорвать с себя одежду. Я не стала ему помогать, просто смотрела, как он это делает, и в тот момент, когда он снял с руки часы, в квартире наверху бешено залаял пес, то был хриплый неистовый лай, не желавший прекращаться, пес продолжал лаять, когда я провела рукой по спине, ребрам, талии и бедрам Кая. Почему-то я перестала слышать лай — мы оба тяжело и трудно дышали, в ушах у меня появился звон, как будто я нырнула глубоко под воду и шла ко дну, перед которым, неизвестно почему, не испытывала никакого страха.