В общем, из дверей столовой навстречу делегации «после сытного обеда» тяжело вывалился гений Шура. Вывалился — и тут же со стоном оперся о косяк, дабы чутка перевести дух. Живот его, и без того немалый, от полученных калорий был натянут туго, как басовая «бочка», и, думается, отстучать соло на такой «бочке» не отказался бы и сам великий барабанщик «Металлики» Ларе Ульрих. С трудом приподняв осоловевшие от счастья глаза, Шура встретился с внимательным взглядом делегации — и икнул.
— Зджавствуй, Сажша! — сказал ему декан Ткаченко в своем неповторимом стиле.
— Здрасьь… Брис… Статиныч… — тяжко ответил Шура и икнул снова.
— Александр, а как с питанием — нормально у вас? — включился в активный обмен мнениями декан ФОПФа Федор Федорович Каменец
Шура хотел было что-то сказать, но не смог. Вместо этого он опять икнул и поднял правую руку… невысоко, примерно до уровня груди, но все-таки. Жест явно означал — «Спокойно, мужик. Сам видишь — с голоду не пропадешь. Подхарчишься как-нибудь. О-ох, бляяя-яяя…» — и, раздвинув рукою деканов для спрямления и сокращения пути, Шура поковылял к бараку…
Обстановка в нашем двадцатикоечном нумере, несмотря на как бы условный разгар рабочего дня, была еще более благостной. Из «радио»-угла тихо гундосился какой-то безусловный мегахит тех дней — кажется, Крис Айзек и «Ledy in red» (ну, или Крис Ри и «Moonlight and vodka», что, в общем-то, одно и то же). У стеночки, аки принцесса на горошине, на семи матрасах совсем по-детски сопел во сне будущий знаменитый писатель. Наученный горьким опытом колхоза-90, дескать «сколько сверху ни укрывайся — а снизу все равно поддувает», он сперва подстелил себе второй матрас, потом третий, благо этого добра хватало… постепенно число матрасов дошло до семи, а еще два заботливо лежали рядом с кроватью, на случай непреднамеренного падения во сне…
— Никак, работали всю ночь? — благоговейно спросил окружающих декан Ткаченко, признав всклокоченную белобрысую башку будущего популярного автора.
— Как же-с, работали.,. — саркастически ответили окружающие, — всю ночь с фупмами в картишки дулись. Говорят-с, стипендию всю, подчистую-с… Прикажете будить?
— Ни-ни-ни… — и сиятельная делегация, осторожно ступая на цыпочках, вышла из барака и отбыла в Москву…
На следующий день, влекомые красочным рассказом деканов о поистине райской жизни в одном из коллективных хозяйств Подмосковья, к нам приехало человек сорок, с бору по сосенке кое-как собранные по общагам.
Ситуация, правда, за это время успела измениться кардинально. «Прорубив» расклад, работники кухни стали готовить еду из числа реальных тридцати едоков, каковые, отобедав и поддавшись на уговоры Председателя, таки отбыли в поля. Предварительно, конечно, тщательно замаскировав и попрятав все лишние одеяла и матрасы. Так что картина глазам приехавших предстала удручающая: выскобленные до блеска миски и котлы в столовой и голые панцирные сетки в спальных помещениях…
С диким криком кляня богатую фантазию деканов Каменца и Ткаченко, сорок человек бесполезно покрутили носами в поисках чего бы покушать и выпить — и уехали обратно в Долгопрудный.
В это время на кухню вестовой таки донес сообщение о том, что личный состав как минимум удвоится.
Поэтому когда на следующий день декан Ткаченко явился с повторной инспекцией — глазам его открылась все та же идиллическая картина уровня «сельский час». Всё так же, тяжело икая, выходил из столовки обожравшийся Шура, все так же спал на горе матрасов будущий писатель — разве что теперь он лежал кверху распухшим до синевы ухом, последствием веселой игры молодых оболтусов в «войнушку» путем метания друг в друга собранных корнеплодов…
А потом опять приехало сорок человек из Долгопы, и опять, кляня и матерясь, не нашли ничего…
Вы прочли Легенду о том, как деканы Каменец и Ткаченко воочию наблюдали физическое явление «Вынужденные затухающие колебания в противофазе», и что из этого вышло. Я же и говорю — начинается всё вроде с физики, а заканчивается…
А потом я тоже уехал. Гревшийся на неярком сентябрьском солнышке руководитель процесса подполковник Марков, завидев нас с Максом на собранных вещах, велел нам не идти через дверь, а вылезти в окно. Свое пожелание он обосновал с воистину армейской логикой — мол, если мы выходим через дверь, то вроде как покидаем расположение с его ведома, и он вроде как виноват. А если через окно — то чистой воды «самоход», и он тут уже не при делах абсолютно. Исполнив волю «полкана», мы обошли барак, тепло попрощались с ним и остающимися мужиками — и тихонечко побрели в сторону остановки рейсового автобуса. На « Метал –лику» и AC/DC…
Читать дальше