Робин Фокс - Наша Рыбка

Я лежал, не шевелясь, ощущая их тяжелое дыхание. Я ничего не видел, потому что мешали длинные Яснины волосы, разметавшиеся по ее груди. Возле моего подбородка покоилась Петина рука – я чувствовал ее тепло, ее легкое напряжение, постепенно сходящее на нет. Мы все втроем застыли, словно в какой-то немой сцене. Внутри меня было все еще пусто и одновременно очень светло, как если бы сквозь большое комнатное окно вдруг стало пробиваться солнце и заливать светом мои внутренности вместе с мебелью и стенами. Не было уже ни ревности, ни отчуждения; было небольшое смущение, неловкость от сознания совершенного и желание улыбнуться своей немыслимой по моим тогдашним меркам порочности.

Петя пошевелился.

– Эй? – тихо спросил он. – Эй, ты чего?

Он приподнялся на руках и загородил от меня ее лицо. Его голос был слегка испуганным.

– Ясна, ну…

Он встал, отвернулся от нас и стянул презерватив. Я наконец увидел, что по Ясниному лицу катятся слезы. Она беззвучно плакала. Это было очень странно, потому что меня все еще переполнял странный свет, и я не сразу смог понять, что случилось.

Я не успел ничего сделать, даже, кажется, вздохнуть, а Петя уже опять был на кровати: он навис над Ярославной.

– Сейчас, – ровно сказала она и даже улыбнулась, но глаза не открыла. – Это… просто… Сейчас все пройдет…

– Я знаю, тебе было больно. – Его голос при этом не звучал виновато. – Прости.

– Не в этом дело.

Мы с Петей переглянулись.

– Просто это… У меня так… никогда не было… чтобы двое…

– Ну, ладно тебе. Забудь. Все. – Петя обнял ее, она всхлипнула и сильнее зажмурилась, но старалась улыбаться.

– Чтобы два парня… – У нее даже получилось усмехнуться.

Больше она ничего не сказала, но слезы все катились и катились. О, бедная. Прекрасная девочка. Конечно, у тебя так никогда не было. И не должно быть. Потому что в отличие от нас ты нормальна. И слезы твои – нормальны. И ты бы никогда на это не согласилась, если бы не Воронцов, не его ангельская рожа и голубые глаза.

– Я принес твою рыбку, – зачем-то сказал я. – И футболку.

– Мы пойдем в ту комнату спать, – тоже непонятно зачем добавил Петя. – А ты тут оставайся, здесь удобнее и места больше.

Она не ответила ни ему, ни мне, но я понял, что ни в какую другую комнату спать не пойду: не оставлю это единственное чистое и хорошее, что есть сейчас, пусть хоть всю ночь плачет – я научусь успокаивать. Петя тоже негласно решил остаться. Он выключил свет и вернулся к нам.

Мы долго лежали без движения. По потолку и боковой стене ездили желтые квадраты – от света фар поздних машин; их нарастающий, а затем стихающий гул был моей извечной колыбельной, сколько себя помню. А потом под одеялом к моей руке подползла ее ладонь. Наши пальцы сплелись, мне стало хорошо, и я уснул.

Всю ночь сквозь сон я ощущал чужое тепло ее тела, но, проснувшись обнаружил, что она отвернулась от меня, отпустила мою руку и спит нос к носу с Воронцовым. Спросонья это стало мне неприятно, я встал, умылся и долго стоял на кухне возле окна и разглядывал морозные рисунки на стекле. Мне было ужасно холодно, босые ноги прямо леденели. Я в одиночестве выпил сладкого чая и вернулся в комнату, где они продолжали спать в своем теплом гнезде из одеял. От Пети меня воротило. Зато у Ясны было чистое розовое лицо, наивное, мягкое, и я понял, что колкости ему придавали ее глаза. Сейчас они были закрыты, и оттого она сама казалась маленькой и беззащитной. Это заставило меня снова лечь к ним и потянуть ее к себе. Она без сопротивления поддалась и положила голову мне на плечо.

Впрочем, ничего особенного я больше про это утро рассказать не могу. Потом проснулся Петя, и мы все встали, позавтракали. Ясна засобиралась домой, мы просили ее еще посидеть, но она только улыбалась и молчала – за все утро она не сказала почти ни слова. Мы хотели ее проводить, но она настояла, чтобы мы остались дома.

Ясна ушла, мы некоторое время сидели на холодных стульях, пока Петя не выдавил:

– Хочу пива.

Пришлось заставить себя одеться и выйти.

А после этого случилось то, о чем уже можно догадаться, хоть немного зная Ясну, – она пропала.

Наступило странное время, которое тянулось очень ощутимо и материально. Как будто у меня перед глазами кто-то тащил длинную серую тряпку. Как-то я уже писал, что не видел Ясну около трех недель, – не видел около трех недель и сейчас, но только вдруг стал переносить ее отсутствие гораздо хуже. По идее, конечно, видеться с ней мы больше и не должны были – так же все это задумывалось. Но в какой-то момент планы поменялись.